Я не знаю, как выдерживал Муртуз: от Искандара несло запахом разлагающегося, смердящего мяса. На горы осели беспросветные, хмурые облака. Пошел мелкий, моросящий дождь, и казалось, что не будет ему конца. Из оврагов спустился ползучий шершавый туман. Полудревесные корни травы кюллу намокли, и уже нечем было топить очаг. Ночью некоторые чабаны украдкой сосали сахар или конфеты. Свои сладости каждый держал в тайнике. Я находил их и потихоньку воровал. Мне казалось, что чабаны поглядывают на меня с подозрением. Они прибегали к разным уловкам: перепрятывали конфеты и ставили скрытые метки. Я разгадывал эти знаки и, вроде бы, не оставлял следов для подозрений. Некоторые чабаны ругали моего отца: почему он редко привозит что-нибудь сладкое сыну? Отец отвечал, что мужчине не к лицу употреблять много сладостей. Арчиял Кади сказал, что, если позволять ребенку воровать по мелочам, он, повзрослев, возьмется за крупое. В назидание Арчиял Кади даже поведал притчу, каксын-воришка перед казнью откусил язык своей матери, которая в детстве дозволяла ему воровать. Отец меня ругал, но не бил. Он говорил, что самое большое его достояние – честное имя. Он говорил, что за всю свою жизнь не украл даже яблока из колхозного сада.
– О Аллах, за что Ты мне шлешь столько страданий, ведь я исполняю каждое Твое предписание! – слышал я иногда после молитвы вставленные в «Дуа» слова моего отца. На душе становилось тревожно, и смутно. За что должен страдать отец? Вроде он живет не так, как дядя Муртуз. Иные слова в молитве отца меня возмущали. – Твой покорный раб! – говорил он, прося о пощаде, о снисхождении, о благополучии, покое и радости для всей семьи, для рода нашего и для нации нашей. Он просил отогнать от нас беды и войну. Отец особенно страшился какой-то, непонятной для меня, войны, он перечислял все дурные последствия ее и просил Всевышнего о ее отсрочке. Отец ругал меня, если во время «Дуа» я не говорил «Амин», держа руки перед собой. Он терпеть не мог моего упрямства и считал мои дурные наклонности (в том числе воровство) наследием крови материнского рода. Дядя Муртуз как-то сказал, что не понимает отца; как тот носит партбилет, исправно платит членские взносы и отчаянно молится Аллаху– таале. Он называл отца странным типом. За это я крыл дядю Муртуза матом и даже пробовал кидаться в него камнями.