«Пьяный вопрос» в России и «сухой закон» 1914-1925 годов. Том 2. От казенной винной монополии С.Ю. Витте до «сухого закона» - страница 67

В.П. Смирнов также высказался по этому вопросу: «Обер-полицмейстер жил на Тверском бульваре, напротив Богословского переулка. На его доме была соответствующая надпись: "Дом московского обер-полицмейстера". Должность эту занимали генерал-майоры "свиты его величества", как правило, средних дворянских фамилий. Нравы московской полиции были вольными, а взаимоотношения их с окружающим миром внутри вверенного квартала ли, участка или околотка были просто трогательные. Два раза в году – на Пасху и на Рождество Христово – домовладельцы посылали им с дворниками увесистые конверты с деньгами. Чем выше была должность берущего и доход дающего, тем выше были и суммы "пожертвований". Подобными сборами полиция обложила трактиры, гостиницы, торговые и промышленные заведения. В их расходных книгах часто встречалась надпись: "Частному приставу в день его именин". На службе тот же околоточный получал 50 руб., а собирал по участку в несколько раз поболее… Обер-полицмейстер был неравнодушен к коньяку, об этом я знал лично, так как мы поставляли и ему напитки с нашего завода. Пил он много, но как-то очень быстро трезвел и, освежась, опять ездил по Москве. И так чуть ли не всю ночь. В приказах его отмечались замеченные при проездах нарушения полицейской службы в два, в три, в четыре – словом, во все часы ночи в самых разных частях города… Я лично слышал, как в четыре часа утра он ворвался в Петровско-Разумовский участок и, обнаружив, что дежурный околоточный, снявши шапку и шашку, облокотясь на стол, спит, разбудил его тумаками. Этого ему показалось мало, и он кинулся писать приказ о наказании бедолаги: мол, не было рапорта о состоянии вверенного участка! Домовладельцев Власовский карал нещадно, если не посыпали желтым песком откосы тротуаров у своих домов, не заботились о красоте улиц и не чистили отхожие ямы. Штрафы были от 100 до 500 руб., с заменой арестом от одного до трех месяцев. Город, помню, засиял чистотой… Извозчики, сторожа и дворники говорили о нем с ненавистью, даже называли "антихристом"… До Власовского не было в Москве места, где бы не слышалась извозчичья ругань. Существовало даже выражение: "ругаться по-извозчичьи". Как сам Митрич пересказывал: "Нам без ругани нельзя, ругань у нас заместо покурить!..". На другой день после назначения обер-полицмейстером Власовского на головы извозчиков как из рога изобилия посыпались штрафы, о которых он ежедневно сообщал в газете "Ведомости московской городской полиции"… Новый обер-полицмейстер Москвы А.А. Власовский, главный "городовой", по Митричу, жизнь московского извозчика превратил в сущий ад. По словам Митрича, полиция извозчика ни во что не ставила. Придиралась к каждой мелочи: худому кафтану, к плохой полости, к поцарапанному экипажу, к не прибитому на соответствующее место номерному знаку, к случайной остановке и т. п. И за все "хабарила", т. е. брала в свои карман гривенники, двугривенные, полтинники и даже рубли. Протестовавших взашей толкали в участок, сажали на сутки в каталажку полицейского участка, не давая даже возможности накормить и напоить брошенную на дворе лошадь. Особенно изощрялись "фанфароны" (городовые) и "околодыри" (околоточные), традиционно кормившиеся сбором незаконной дани на московских улицах. Городовых Митрич считал, в шутку ли, всерьез, "нечистой силой": мол, в лесу – леший, в воде – водяной, а в городе – городовой… Приказы, по рассказу Митрича, были лаконичны: "Легковой извозчик номер такой-то слез с козел – штрафу 10 руб.", "оказал ослушание полиции – штрафу 25 руб.", "слез с козел и толпился на тротуаре", "халат рваный – штрафу 5 руб.", "произнес неуместное замечание – штрафу 15 руб."… "Ой, господин хороший, какую ж он нам жизнь устроил, – говорит Митрич. – Ломовой на невзнузданной лошадке – плати штраф. Лошадь с норовом – плати. Не держит ломовой интервала – плати!" Извозчики смиренно и молча сидели на козлах, не смея слезть с них. Лица их были унылыми и вытянутыми. Оживленные их голоса и громкая брань замолкли. В городе был наведен полный порядок. Митрич рассказывает про это, как будто жалуясь. Но мне кажется, спроси я его: "Слушай, Митрич, хотел бы ты махнуть сейчас из Франции в ‟ту” Москву?". – он бы согласился без промедления. И вся история с Власовским кажется мне теперь каким-то веселым недоразумением из нашей прошлой жизни. Вот обер-полицмейстер в открытой пролетке весь день носится по городу, выискивая нарушения. Рядом с ним восседает чиновник с "паскудкой", как окрестили особую книжку для наложения штрафов, а в ней – кого только не было! Нарушившие правила извозчики, дворники, городовые, околоточные, а также "вообще замеченные беспорядки на улицах". И лишь когда наступает время ужина, городские службы вздыхают с облегчением – можно теперь передохнуть! Еду Власовскому приносили домой из ресторана "Эрмитаж", так как был он холост и хозяйства не вел… Под Власовским был весь штат московской полиции… Полиция трепетала перед своим начальником. Многие даже отказывались от традиционной домовладельческой мзды, боясь, что Власовский дознается и лишит их "хлебного" места. Большинство частных приставов и квартальных надзирателей Москвы он действительно места лишил, отправив в отставку. Набрав новых, обязал их делать ночные проверки городовых и дворников… Правление неугомонного обер-полицмейстера продолжалось до 1896 г. В отставку, а потом и на пенсию он ушел в чине полковника, так и не став генералом. Кстати, за все годы работы в Москве бумаги подписывал как "исправляющий должность", поскольку обер-полицмейстером мог быть только генерал. Закончилась карьера Власовского наутро после Ходынской катастрофы. На Власовского "спустили всех собак", обвинили в том, что на Ходынском поле он не сумел обеспечить порядок вверенными службами, не предотвратил давку и жертвы»