Культурная политика на разных этапах советской власти заключалась в границах допустимого и в масштабах принимаемых мер в отношении выслужившихся и провинившихся лиц. Постоянно менявшиеся политические и идеологические принципы, критерии оценок упрощали методы руководства культурой и состояли в возможности выявлять допущенные ошибки и просчеты, критиковать заблуждающихся и оступившихся, разоблачать врагов. Деятели культуры были обязаны принимать участие в разоблачении ошибок товарищей, выступать с инициативной критикой.
Руководители партии и государства находили объекты для идеологической борьбы среди самых неординарных и талантливых. Попытки отстраниться от политики рассматривались властью как контрполитика. Существуют концепции, представляющие Д. Лихачёва не функционером «системы» и не ее оппонентом, а как бы «вне ее» [9, с. 9]. С этим нельзя согласиться. На практике выход из «системы» всегда означал переход на службу иной системе. «Казалось бы, после всех бедствий занятие древнерусской литературой – идеальное убежище, в котором он мог укрыться от всех треволнений мира. Однако не получилось», – писал Д. Гранин [9, с. 387]. Занимаясь древнерусской литературой, Д. Лихачёв постоянно чувствовал себя в опасности. Сотрудник отдела пушкиноведения Пушкинского Дома Л. Лотман вспоминала: «Постоянная готовность превратить спор или литературную полемику в политические обвинения и обилие “доброхотов”, готовых сфабриковать такое обвинение, угнетали» [9, с. 100].
Послевоенное время запомнилось Д. С. Лихачёву постоянными проработками. «Проработки 30–60-х годов входили в определенную систему уничтожения Добра, были в какой-то мере тенью показательных процессов конца 30-х годов и учитывали их “опыт”. Они были видом расправы с учеными, писателями, художниками, реставраторами, театральными работниками и прочей интеллигенцией» [39, с. 527]. Одной из задач публичных «проработок» было сломить непокорность, волю, стремление к собственному мнению. Дмитрий Сергеевич как высоко нравственная личность, сопереживая обвиненным товарищам, решался на выступления, противоречившие партийным установкам, по этой причине неоднократно сам был в роли «прорабатываемых». Очень хорошо раскрывает этот аспект ситуации С. С. Аверенцев. Он вспоминает, что неизменно встречал со стороны Д. Лихачёва постоянную готовность помочь ему в конфликтных ситуациях с официозной идеологией: «готовность эта была неутомимой, а в ряде ситуацией должна быть без преувеличения названа отважной. …и были случаи, когда я твердо знал, что единственным представителем академического мира, к которому мне можно обратиться, – это он, больше не к кому. А это наперед опровергает любые попытки тривиализировать его общественное поведение» [9, с. 177].