Сколько себя мужчина помнил, он всегда работал. А редкие
вечерние часы, когда был предоставлен самому себе, уходили на
поиски пропитания. Большое и крупное тело требовало калорий, и
скудной еды, получаемой от хозяина, было совсем недостаточно. Если
не получалось найти работу за еду, мужчина уходил в лес. Он сам не
помнит, откуда у него оказалась настоящая праща. Сделанная из
кожаного ремешка она имела утолщение в центре. Один край имел петлю
и одевался на запястье. А другой придерживался пальцем. В нашитый
кусочек кожи укладывался округлый камешек. Раскрутив пращу над
головой, он резко отпускал снаряд. И получалось так ловко, что
редко он возвращался без добычи. Ну а так как готовить сам не умел,
то отдавал Трындычихе. А уж та сама чистила зайца или пернатую
добычу и готовила в котелке на печи. А на следующий день и угощала
охотника.
— Кушай, милок кушай. Весь в батюшку пошёл. Тот такой же
удачливый был, царство ему небесное, — и старушка истово
крестилась.
— Жалко, лес его прибрал, и ты вот остался сиротинушкой, —
женщина жалостливо гладила мужчину по нечёсаной гриве с
запутавшимися репьями. Странно со стороны было смотреть на эту
парочку. Взрослый мужик как ребёнок льнёт к старухе, довольный, что
его приласкали.
Случалась и ласка иного рода. Порой он оказывался наедине с
хозяйкой. Бывало, Ждан пошлёт за чем-нибудь в дом. А хозяйка
осмотрится и ежели никого рядом нет, тащит мужика в хлев.
Когда это случилось впервые, было неприятно. Женщина сунула руку
ему в штаны и помассировала уд. Убедившись, что тот принял рабочую
форму, развернулась задом, задрала юбку и вставила его себе до
отказа, чем доставила болезненные ощущения. Потом правда ничего,
стало нравиться. Сладкая судорога в конце соития заставляла даже
ждать этого момента. Но происходило это достаточно редко, раз-два в
месяц.
В принципе убогий был доволен своею жизнью. Он просто другую не
представлял. Были бы живы его родители, возможно он и стал бы иным.
Может даже завёл свою семью. Но…
А ещё неприятные моменты доставляли ему дети. Они безжалостны,
если замечали у него в руках еду или что-то интересное, то
забирали. А то и били. Тогда он падал на землю и закрывал руками
голову. А ценные вещи всегда прятал. Ну из ценного у него, пожалуй,
была только кожаная праща и небольшой ножик из плохенького железа.
Одёжка вся худая, были порты и рубаха получше, но это только по
воскресеньям дозволялось одевать. Зимой он носил чуни с онучами и
рваный зипун. Но при этом редко болел, видимо господь понимал, что
нельзя вываливать на одного чересчур много. Умишка не дал, зато
здоровье у парня было отменное, да и силушкой бог не обидел.