воруют в грязных туалетах,
поставишь лампочку – и нету.
Здесь стеклотара у порога,
иконок по углам немного —
бездомные не верят в Бога.
Здесь виноваты все, кто выше —
чиновники, банкиры, Кришна,
а сам ты – мелочь,
третий лишний…
И будто сумасшедшим бликом
блеснет по окнам перекрытым
фанерой, простынями – вот:
старуха головой трясет,
мужик кричит – не похмелялся,
а там – мальчишка размечтался,
девицы курят, суп кипит,
и пахнут мылом ползунки.
А время равнодушно точит
панельную пятиэтажку,
все гуще тараканов след,
и туалетные бумажки
у баков мусорных заносит,
и сыплет, точно пепел,
снег.
* * *
ОБЕЗЬЯНКИ
Она работает на комбинате,
толкает бревна на зубья пил —
и тонны канцелярской бумаги
пропитаны потом угасших сил.
Ей только сорок, но уже старость
легла землистой корой на лицо,
и зарплату, единственную радость,
выдают досками или мелким яйцом.
А вечером, в своей комнате-клетке
ее встречают дружным оскалом
обезьянки, игрушки детские,
одни побольше, другие – карлы.
И маленькая, с большими руками,
она их гладит, словно подруг,
и на вопрос «зачем?» – тихо скажет:
«Они… никогда не врут».
* * *
Словно чесоткою, ларьки —
вызудили проспекты.
Все богомазы
ушли в «челноки»,
в мясоторговцы – поэты.
Будет народу пьяно и сыто,
людям – не до Вермеера!
Сколько в богеме стало кассиров?
Ни одного – фермера.
Грустно в меняльную эпоху
короткопалым натурам.
Поэты, и впрямь, выглядят плохо,
когда шелестят купюры.
Плыви же, приятель,
в пенной волне,
да взвесь-ка мне требухи…
Колбасы твои съедобны вполне,
были плохими стихи.
1993 г.
* * *
УЛИЦА
Вот мальчик плачет недовольно,
упал, теперь нога болит.
Беспечно пробегает школьник,
сбежал с урока, может быть.
Подросток сорванной уздой
прохожих весело пугает.
За ним – мужчина молодой
идет, о женщине мечтая.
Бредет продуктами загружен
измотанный отец семейства.
Ему навстречу – зрелый муж
карьеры замышляет действо.
Согнулась мастера спина —
спешит он труд свой завершить.
Старик все смотрит из окна —
ему осталось мало жить.
* * *
В тридцать седьмом – меня убили
за то, что «слава!» не кричал,
за то, что яростно трудился
и подозрительно молчал.
В сороковых – штыком проткнули,
жаль, защититься не успел.
В шестидесятых – обманули,
куда-то голубь улетел.
В семидесятых – не смотался,
кому же Родину спасать?
И в девяностых не продался
за колбасу и голый зад.
* * *
КЛОУНЫ
Дядя Саша и дядя Паша,