Те, кто сломлен – пляшут без масок,
но – картонные… Друзья мои, вы ли?
Что-то чистое, как паралитик в коляске,
у которого еще глаза живые.
Пусть болтун—шоумен потешается
над трудом, как над потребностью,
что-то важное – не стирается,
если свет изнутри, не с поверхности.
И не надо быть первым или последним —
сохрани себя, как черту эскиза…
Что-то нужное выгнуто на изломе
и к подносу лжи отвергаешь визу.
* * *
На шкафчиках рабочей смены
красотки голые. Мазут
на пухлых формах откровенно
замаслил прелести внизу.
Скрипит мозольная шарага,
дым, карты хлещут по столам,
и шутки плоские играют
по женским руслам и холмам.
Не то уж братство трудовое,
и старый бригадир потух:
«плевать, что выбросят на волю —
обида в том, что герб протух».
«Избушка повернулась задом…
Повсюду гоп и тру-ля-ля…
Левша обсасывает лапу…
Кощея бережет Илья…»
А все же кто-то остается.
А все же кто-то молотком
по пальцам врежет и пройдется
по чьей-то маме матерком.
А все же кто-то будет дельным
винтом, полезной шестерней
и тугозадую Венеру
мазнет шершавой пятерней.
* * *
Уже работы виден толк,
уже подобран нужный колер,
и свода рваный потолок
оштукатурен и спокоен.
И тихой речи перекур,
обед на стареньких газетах —
кефир, консервы и сырок.
И осень в арочный проем
прохладным проникает светом,
и в краску падает листок.
А за окном, в лугах – река,
дугой селенье огибая,
уносит к Богу облака,
чьи тени в храме оживают.
И так легко, и так светло,
что сердце, дрогнув, устыдится…
И путник, замедляя ход,
за маляров начнет молиться.
* * *
ПЛОТНИК
Ах, этот парень на бревне —
индеец, демон, бес!
Пристроился в голубизне
развратником небес.
Откинул волосы назад,
полунасмешлив взгляд,
и темно-синие глаза
разденут, усыпят.
Ах, как красив его живот,
подтянут и курчав,
и золотит мужчину пот
в полуденных лучах.
И кажется, что завершая
свой трудовой дозор —
Бог олимпийский зачехляет
сверкающий топор.
А ночью местная Кармен
проклятья шлет ему —
надев очки, читает он
Шекспира и Камю.
* * *
ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ
В горбольнице – переполох. Привезли!
В больших мешках! Из Германии!
Все санитарки сбежались делить
блузок «второе дыхание».
Красивые… Кто-то их выбирал,
вертясь у зеркала: Дас ист шнабе?
А после мужской рукою снимал,
и падала вещь на пол…
Я выходил из столярки на свет,
женским смущенный праздником.
Родина, ты одарила тех,
кто твои лечит задницы.
Русские бабы, день и ночь в гноях,