Девушка полулежа парила в воздухе на невидимом ложе, в том же месте и примерно так же, как и я до этого. Глаз она пока не открывала, продолжая нежиться в сладкой истоме. Подсознательно она в данный момент просто уверена, что еще несется навстречу чудесному теплому летнему вечеру, овеваемая легким ветерком. В жизни она была еще более привлекательна и соблазнительна, чем на экране монитора.
Как мальчишка, который первый раз увидел обнаженную женщину, рассматривал ее во все глаза и не мог насмотреться, казалось, я на расстоянии физически ощущал тепло ее разогретой на солнце бархатной кожи, впитавшей в себя всю палитру горьковато-пряных запахов южных растений и соленого моря. У меня даже начала слегка кружиться голова.
Девушка, наконец, почувствовав на себе пристальный взгляд, открыла глаза – они были карими, своенравными и еще хмельными. Увидев меня, она даже не удивилась, видимо, пока не пришла в себя, только, проследив за моим пристальным взглядом, прикованным к ее обнаженной груди, зло фыркнула:
– Ну что уставился, онанист золотушный?
Я же, находясь в некоторой прострации и под сильным впечатлением от созерцания прекрасного, так и не в состоянии оторвать глаз от этих двух тугих аппетитных мячиков, называемых девичьей грудью, которые, даже несмотря на то, что она лежала, не потеряли своей строгой формы, мысленно с чувством, с выражением продекламировал про себя стишок, как раз по теме, услышанный в отрочестве и почему-то пришедший мне на ум именно в эту секунду:
Мы, онанисты, народ плечистый,
Нас не заманишь сиськой мясистой,
Нас не заманишь девственной плевой,
Устал правой, работай левой!
Она как-то странно и озадаченно посмотрела на меня, одновременно попыталась отодвинуться подальше.
– Ты что, больной? У тебя с головой все в порядке? – задала она два абсолютно логичных вопроса.
А черт, оказывается, сии нетленные вирши я продекламировал не про себя, а вслух. Тоже мне Демосфен долбанный, ай-яй-яй, как нехорошо получилась. Стыдоба.
Я начал заливаться густой краской до корней волос, даже не хочу гадать, что она обо мне сейчас подумала.
– А где это я? – спросила она, растерянно окидывая помещение взглядом. Наконец до нее что-то начало доходить, дурман, доселе царствовавший в ее хорошенькой головке, стал проясняться. – Где Танюха? И кто ты такой вообще? – Последний вопрос она задала, поеживаясь, с заметной опаской.