– Так, что ты мне вякала, проститутки кусок? – спросила Роза. – Повтори!
Официантка молчала. Белокурая Марина сильно сжала грудь официантки.
– Ой, мамочка, как больно! – взвизгнула та.
Проворные пальцы стащили с нее халат и спустили колготки, с треском содрали черную комбинацию с кружевной отделкой.
– Колготочки ажурные, модные… Жаль, что ее без туфель вели. Теперь колготки выбросить придется, – рылись в гардеробе официантки розины подручные, выбрасывая снятое в открытое окно.
– Девочки, миленькие! Я вам в матери гожусь! – повалилась на колени официантка.
С нее тем временем содрали черный бюстгальтер, найдя в нем комок ассигнаций.
– Да здесь целая штука!
– Теперь сиськи ей, твари, мыть придется – коньяк тратить, – ворчали девчата.
Бюстгальтер, а следом черные трусики с желтыми бабочками на боках тоже выбросили в окно.
– Ой, девочки! Как же я назад пойду? – причитала официантка, которой протирали грудь грузинским коньяком.
Роза и резко ударила кулаком по лицу:
– Не зажимайся, б…а! Расслабься!
Всю ночь жестоко насиловали официантку. Под утро ею пресытились.
Внезапно в дверь затарабанили.
– Я тоже трахаться хочу! – кричал Кукури.
Ему открыла девушка в блузке, но без трусиков.
Иди, потрахайся! – грубо втащили грузина в купе.
Его подсекли, поставили на колени. Девчата тем временем выгребли содержимое карманов пожилого коммерсанта.
– Старый ты для нас, дедушка! С ней потрахайся! – указали Кукри на истерзанную официантку. – Мне, что-то расхотелось, – закрутил головой грузин.
– Назвался груздем – полезай в кузов! – ответили ему и положили на официантку.
Кукури прилежно заработал на ней. Посмотрев на половой акт, Роза выстрелила ему из пистолета Реваза в затылок. Грузин обмяк. Вытянулась, откинув голову, официантка. Пуля, пробившая голову Кукри, вошла ей в лоб. Девушки заперли купе. Они проскользнули в купе проводников и забрали свои билеты.
– Станция Голутвин сейчас! Выходим! До Москвы доберемся на автобусе. Не задерживайтесь: стоянка поезда всего две минуты! – командовала Роза.
На пустой привокзальной площади к девчатам метнулся какой-то пьянчужка, он, получив апперкот, затих на газоне.
После Голутвина в поезде разбудили пассажиров. Славка с Мустафой и Шабакой опохмелились остатками самогона. Салах и Шизик отвернулись к стенке, велев разбудить их в самой Москве. С интересом рассматривали казанцы подступы к столице. Утопавшие в сосновых борах дачи Малаховки сменили задрипанные и загаженные Люберцы. Самой Москвы рассмотреть не успели: надо было будить «господ» и сдавать проводницам постельное белье. На Казанском вокзале первым из вагона вывалился Салах. К нему подошли скромно одетые молодые люди и ткнули в лицо удостоверения с красными корочками. Салах передал одному из них свою спортивную сумку, а сам побрел в их окружении, сцепив за спиной руки.