Когда вернулась в номер, уже никого в комнате не было, окна открыты, проветрено, а в душевой вода шумит. Через десять минут оттуда выползает нечто «чернильное», иссиня-фиолетового цвета с оранжевыми волосами и дефектом ног. Негритянка, то есть если политкорректно, то афро-американка. Жанна попуталась на неё «наехать», что, это, дескать моя кровать номер «3», но чёрно инопланетное существо мигало глазами, явно не понимая, чего от неё хотят. Да и сама Жанна, видя всё это, перевела взгляд на постельное бельё асфальтового цвета на якобы своей кровати и поняла, что уж лучше полезет она на койку повыше, как и решила. Там хотя бы не спал никто, а две «козырных» нижних койки ещё были не заняты никем – кому не нравится, выбирайте другую. А эта, верхняя, не сразу видна от входа, можно какие-то вещи в пакет сложить, не тронут или хотя бы свои распечатки бросить. Конечно, могут бельё менять, лучше всё носить с собой, но даже просто если в магазин отлучиться – место очень удобное.
«Ю спик инглиш?», – подала голос негритянка. Жанна замотала головой, но в ответ спросила: «Шпрэхэн зи доич?» Теперь настала очередь негритянки отрицательно мотать головой, но явно было видно, что девушка желает общаться. Видимо, несколько дней ночевала в хостеле одна. Представилась именем Джастин, с ударением на последний слог. Жанна попыталась жестами разузнать, можно ли здесь готовить самим и где можно поесть? На что Джастин отвела её закисшее от пивного смрада помещение на нулевом этаже хостела, где можно было купить только пиво или кофе. Еды там не было, не говоря уже о том, чтобы самим приготовить что-то. Джастин себе взяла две бутылки пива и уселась на песок во внутреннем дворике, удивляясь тому, что Жанна не пьёт. Джастин уж очень хотела общаться, а Жанна – есть. После громких звуков урчания желудка обе пошли покупать что-то съестное. На часах по московскому времени было уже одиннадцать вечера, значит в Берлине десять. Стемнело рано. Ближайший киоск с булками, плюшками, пончиками и только выпечкой находился от хостела метрах в восьмиста. Снова в нос ударил тот же запах мочи, смешавшийся с дымом сигарет. Недалеко громыхала музыка ночного клуба, кучки молодых людей толпились и шумели. Нужно было пройти под мостом по до такой степени грязной плитке, что ребристые кроссовки Жанны прилипали, словно к скотчу. Жанна старалась как кошка в поисках чистого островка перепрыгивать лужи из мочи и пива, а Джастин топала прямо по лужам в своих сандалиях на босу ногу. Жанне стало противно от самого зрелища, есть перехотелось. Булки она тем более не любила никогда, но за сегодняшние сутки и, вероятно, до рассвета то, что сейчас будет куплено, станет единственной пищей. Ночью в пятницу искать что-то нет смысла, потому что все заведения работают строго до пяти или шести вечера, а все немцы строго по часам топают есть свои сосиски с хлебом. По изобилию закрытых киосков с выпечкой Жанне показалось, что питаются немцы только пивом и булками – больше в районе ничего не было. Наконец-то один киоск оказался открытым, все булочки выглядели очень свежими, как минимум дневной выпечки, Жанна ткнула пальцем в первую приглянувшуюся: «Was is das?» Ей мило продавец что-то протараторил, объясняя, но Жанне на самом деле было всё равно – она просто не знала, как попросить дать ей это, поэтому изобрела вот такой способ. Затем спросила: «Гибт эс минеральвассэр?» Продавец, видимо, по усталому и явно не немецкому лицу, а может и по акценту, понял, что перед ним голодный турист, и упростил речь: «Гас одер ноу гас?» Жанна глазами выражала ему свою признательность: «Ноу гас, биттэ!» и протянула десятиевровую купюру. Никак на слух не могла она уловить стоимость всего купленного, но решила, что будет разменивать крупные бумажные деньги в любых непонятных случаях, а то, что останется на сдачу, потом потратить там. Где цена явно будет написана на ценнике.