– Чураевский филиал подольского механического завода, – смех сестры почти разорвал Вальтеру перепонки.
– Какой филиал? – последняя звезда упала в море, и стало совсем темно.
– Чураевский, – знакомые насмешливые нотки не оставляли сомнения, он попал впросак, но надо было во что бы то ни было сохранить лицо и Вальтер придав голосу глубокомыслие спросил, – Что возить будешь?
– Кирпичи.
Короткие гудки, прежде облетев вокруг земли, упали к ногам Вальтера глиняными осколками.
ПЛАЧ ЯРОСЛАВЫ У ШТАКЕТНИКА
Иван стоял у темного окна и смотрел на то, как крупные снежинки лебединым пухом падали на землю. Фонарь освещал только дальнюю часть улицы, и кусты сирени, подсвеченные издали призывно протягивали на встречу снежинкам свои ветки. Тишина окутала спящий поселок, ни взлая собак, ни шороха саней, ни звука мотора, где то за поселком проезжающей машины. Безветрие.
В такую ночь обязательно должно что-то произойти: – думал Иван и не моргая смотрел на падающий снег.
Скрип шагов нарушил тишину, от дома наискосок отделилась фигура, спотыкаясь, перешла улицу и медленно подошла к забору.
– Сейчас упадёт, – подумал Иван.
Груды обломанных камней, оставшиеся с лета, укутанные снегом, словно айсберг, по неизвестной причине выплывший на сушу, таили угрозу.
Фигура спотыкнулась и упала на снег. Иван видел когда-то это тёмное пятно, но не мог вспомнить, где. Он смотрел не моргая. Фигура пыталась подняться, но не могла. Она пошарила в снегу руками, привалилась к штакетнику и слилась с ним. По стёклам пробежал тонкий завывающий звук. Что-то заскрежетало на крыше и женский голос, надрывный, полный горя и ужаса далеко разнёсся в ночной тишине.
– Родненькая ты моя родненькая и зачем я пошла этой стороной улицы! И невезучая я уродилась, и жизнь моя не сложилась. И пропаду я теперь без времени и замерзну в снегу холодном и никто меня не пожалеет и никогда меня никто не жалел. Мамка не жалела и не любила и платьев мне новых не покупала и кос моих русых не заплетала. Отец – подлец, самогон пил и меня бил. Пока жил всех мучил. А бабка ведьма пирожки пекла всем раздавала, а мне не давала. А пирожки были с малиною, сладкие как счастье, которого я отродясь не видала. Братец – мерзавец сноху привел, бабку ведьму до смерти довел. А сношенька кривые ноженьки, весь дом к рукам прибрала, меня бедную сиротинушку из отцова дома прогнала. И росла я как бурьян в поле, как трава у дороги.