И не осталось у меня ничегошеньки, только и была ты одна любимая. Ты меня утешать и радовать умела не только по праздникам. И зачем я пошла этой стороной улицы! Ой не складная моя жизнь пропащая – завалящая. И никто меня не жалеет несчастную. И нету мне утешения. Все только и ждут моей смертыньки. А уж как помру тут у штакетника, не заплачет никто, не пригорюнится. Скажут, поделом старой пьянице! Уплыть бы мне рыбой в глубину океан моря, улететь бы мне сизым голубем в небо высокое!
Пролетела по улице позёмка, подняла снег, увидел Иван, как вылетела из снега крупная птица. Закружил её ветер, поднял над крышами. На чердаке вновь кто-то заворочался. Комья снега полетели в окно, прилипли к стеклу, словно залепили глаза Ивану.
Тяжело было открывать слипшиеся веки, пальцы, как обмороженные ветки сирени не слушались.
Жена протянула полотенце только и сказала: – Уплыть бы мне рыбой в глубину океан моря, улететь бы мне сизым голубем в небо высокое!
Игорь вкрутил лампочку в подсобке, взглянул на часы, переступил через мешок с комбикормом, приготовленным на вынос, и направился к санпропускнику.
После дождя дорожка была скользкая, грязь налипла на сапоги и при каждом его шаге издавала чмокающий звук, чтобы не поскользнуться он держался за край сетки рабицы, отгораживающей производственные цеха от общих дорог. Рядом зачмокала еще одна пара сапог, главный инженер с угрюмым лицом нагнал Игоря и не ответил на приветствие.
– Ну и пошёл ты, … на планёрку, люлей получать, – Игорь искоса взглянул на него.
Рабочий день закончился, впереди были законные выходные, сорок восемь часов отдыха и домашних забот.
Ночью ветер разогнал тучи, подсушил землю, отогнал лужи с обочин. Рейсовый автобус объехал клумбу, остановился на остановке и открыл двери.