Лёшка впервые с сожалением посмотрел на мать. Она заметно постарела и теперь выглядела намного старше своих лет. Лицо, когда—то чистое, нежное, теперь вдоль и поперёк было испещрено морщинами. Глаза потеряли былой блеск и, даже когда она улыбалась, всё равно оставались печальными. От пышных каштановых волос осталась лишь жидкая поседевшая прядь.
Валентина Никитична положила полотенце на спинку стула, потом взяла рюмку.
– Давай помянем старшенького, – взволнованно предложила она. – Земля ему пухом.
Алексей выпил, подал матери кусочек солёного огурца.
– Раньше, помню, ни грамма в рот не брала, – проговорил он, заметив как, поморщившись, она поставила на стол пустую рюмку.
– Горюшко, сынок, заставляет. Горит всё внутри. За Саньку обидно, да за тебя, непутёвого, постоянно тревожусь.
– За меня будь спокойна. Выкручусь… Баланду больше жрать не буду…
– Чужой ты стал, Лешенька. Затравленным волком смотришь. Слова какие—то непонятные говоришь. Маленький—то, ласковый был. Прибежишь, бывало, из школы, сядешь рядышком, обо всех бедах и радостях расскажешь. Теперь слова доброго из тебя не вытянешь, словно худое что удумал.
Алексей окинул её разящим взглядом.
– В тюрьме не на курорте, – пробасил он. – Там свои законы!
– Вот я и говорю, что чужим ты стал, – повторила Валентина Никитична.
– Ерунду мелешь! – огрызнулся Алексей.
Он выпил ещё водки, а затем, неожиданно спокойно, даже ласково произнёс:
– Пойду, мама, пройдусь по городу.
– Опять к Люське что—ли? Так ведь она замуж вышла.
– Развелась уже! – с лёгким оттенком нетерпения ответил Лёшка. – Приезжала… Рассказывала…
– К тебе или к Алику? – настойчиво переспросила мать.
– К обоим! Твоё какое дело?! – почти выкрикнул он. – Люблю я её…
– Неправильно это, сынок. Не по—людски. Она то с тобой милуется, то к Альке в постель… Неправильно это…
– Не суйся! Сами разберёмся.
– Мне, что? Тебя жалко. Сын ведь ты мне. Родная кровиночка…
– Нечего меня жалеть! Сказал ведь, сам во всём разберусь.
– А то, лучше, посидел бы дома, – оживлённо сказала Валентина Никитична. – Я ещё за бутылочкой сбегаю. Дома—то тебе выпить можно. Дома беды не будет.