- Оглянитесь – эту землю люди
потеряли. Почему? У них ведь были мечи и боевые топоры, воины в
крепкой броне, стрелы с железными наконечниками. Почему же они не
смогли защититься? Да потому что враг оказался сильнее. Мы слабеем,
а они усиливаются. Чем дальше, тем будет хуже – что к ним от нас
попало, то уже никогда не возвращается. Мы проиграем эту войну,
если не изменим ее правила. Вы ведь видели наши огневые копья?
Понравилось?
- Интересное оружие, но насчет
понравилось, вряд ли – я едва не погиб.
- До совершенства огненному копью
далеко, но это все же лучше, чем расстреливать карпида из луков –
ему и тысячи зажигательных стрел может оказаться мало. Или как
раньше: рубили ему шкуру секирами, опутывали лапы, накрывали
сетями, кололи длинными рогатинами и прижигали раны смоляными
факелами. А теперь один удачный удар, и тварь прекращает бой. А
знаете, что самое забавное? Никто не хотел брать это новое оружие –
все привыкли воевать по старинке, и новшество, да еще из рук
еретиков, не принимали. Я тогда был грозой запада – младший сын, не
имеющий прав на наследство, зато имеющий отряд лучших наемников в
мире. Триста сорок пять бойцов нас было, против орды – дни мрака…
глубокий рейд погани. Город спасти могли лишь мы. Наниматель на
коленях стоял, суля горы серебра, лишь бы мы не испугались – не
покинули их на смерть. Зря уговаривал – мы были не из тех, кто
нарушает слово. Нас боялись за буйство хмельное, за кровь на руках,
за дочерей горожан, которых мы бесчестили по пьяни. Но кроме нас
никто не мог их защитить. И мы защитили – отбили первый приступ.
Погань зализывала раны, готовясь идти опять. Днем меня нашел
иридианин и сказал, что наш наниматель ему отказал, и он без его
ведома предлагает нам новое оружие против карпида. Денег не просил
– просто хотел спасти город. Нас оставалось семьдесят шесть на
ногах – второй приступ отбить этого не хватало. Я был пьян и
меланхоличен. Мне было все равно: убить этого еретика, или
попробовать его огненные копья в деле. Решил все же попробовать.
Когда карпида снес баррикаду, поставленную в проломе после первого
приступа, он замешкался – тогда погань еще не знала про новое
оружие, и позволяла себе не торопиться. Я вбил наконечник меж
костяных пластин. Пламенем опалило волосы, но я не отступил – с
хохотом смотрел, как перепуганная тварь пятится назад, жалостливо
подвывая. А потом она застряла в проломе, и мы вбили в нее все
копья, что дал нам еретик. Лишь одно сохранили – для важного дела.
Она горела всю ночь, освещая спины отступающих детей тьмы и демов.
И днем она продолжала гореть – весь город провоняла. Жаль,
наниматель наш этого не видел – мы посадили его на последнее копье,
будто на кол, до самого бойка. Он тоже сильно вонял, когда горел. И
до того, как загорелся, тоже вонял – засмердел от страха еще до
посадки на кол: мы припомнили ему всех наших, сложивших головы
из-за того, что не было у них этих замечательных копий. Я потерял
друзей, товарищей, брата и побратима. Ушел оттуда вместе с
иридианином, и со мной шестеро друзей. С тех пор много чего
произошло - из них лишь брат Аршубиус уцелел. От рождения у него
было другое имя, но он взял себе другое – за старое могут
четвертовать в дюжине королевств. Много за ним такого осталось, что
не забывается с годами… да и за мной тоже… Простите, Дан –
заговорился я.