У дяди Мони была машина «Волга» и дача в Комарово на самом берегу залива. А ещё сразу после окончания войны и вплоть до 52го года раз в месяц дядя Моня с помощью Тимофеевны устраивал в своей квартире обед, где досыта кормили двенадцать полуголодных скрипачей из Ленинградского филармонического оркестра. Так что дядя Моня относился к высшему подклассу советских евреев.
К этому же подклассу принадлежал и мой папа, хотя у нас до 1970 года не было своей дачи, никогда не было своей машины и девушек-ассистенток. Правда, папа пользовался машиной с шофёром из государственного гаража и иногда дешёвой госдачей, путёвками в дома отдыха, и жили мы в Москве в большой трёхкомнатной квартире. Мой папа был членом партии, окончил Киевский политехнический институт и стал высококлассным инженером и блестящим администратором или, как теперь говорят, менеджером.
Когда в 1937 году первое поколение советских партработников под руководством Сталина само себя уничтожило, уже подросли новые евреи, технически образованные, и преданные делу строительства сталинского социализма. Так мой папа за два года из младшего заводского инженера стал ответственным работником Совнаркома РСФСР, а ещё через год – заместителем наркома строительных материалов РСФСР. Он проработал в этой должности с 1940 до 1947 года, а потом стал главным инженером Московского управления строительных материалов, притом, что тогда заводы Москвы и области делали столько кирпичей и других строительных материалов, сколько весь остальной Советский Союз.
И в Наркомате, и в Управлении Строительных Материалов папа работал по 12 часов в день шесть дней в неделю. В седьмой день, в воскресенье он брал меня с собой и ехал на один из круглосуточно работающих кирпичных заводов. Там он говорил с директорами, мастерами и рабочими, многих из которых он знал по именам. Знал он в деталях и то, как работает та или иная печь или помольный агрегат на каждом из сорока главных заводов. Все другие руководители и рядовые работники наркомата (министерства) и потом Управления, включая наркома и потом начальника Управления, обычно перекладывали свои обязанности на папу. Однако они обижались, когда из высших инстанций по всем вопросам обращались к Ефиму Лазаревичу, который всё помнил и мог реально выполнить новые задания. Когда Хрущёв стал первым секретарём компартии Москвы и затеял массовое строительство жилья, он постоянно требовал советы и отчёты «Рохмагера». Он так упорно называл папу, и никто не решался его поправить.