И жизнь свою в обители спасти,
От гнева царского и плахи.
Наутро мы одели рясы,
Тихонько за город пробрались.
Я там отдал ему припасы
И мы до встречи распрощались».
Василий Шуйский с кресла встал.
Яд незаметно с полки взял,
И бросив весь в бокал большой,
Сказал, наливши мёд хмельной:
«Я знаю, ты всю ночь не спал
И хоть ты как шатун устал,
Под утро должен ты бежать,
На выпей и ложись-ка спать».
И протянув ему бокал,
За дверью в темноте пропал.
Царь был жесток в своей расправе.
Он, несомненно, полагал,
Что Фёдор слухи распускал,
А посему считал не вправе,
Романовых у трона оставлять,
И после низменных доносов,
Кошмарных пыток и допросов,
Их повелел всех разогнать.
Как бунтовщик и возмутитель,
Боярин Фёдор был отправлен,
В Антониево-Сийскую обитель,
И там подстрижен и оставлен,
На попечение царского агента,
Под именем монаха Филарета.
У Александра царь велел,
«Волшебный» корешок найти,
Которым яко бы хотел,
Он царский род весь извести.
Когда же корешок нашли
И Александра допросили,
То в колдовстве злом обвинили,
И к Годунову отвели.
За что брат Филарета вскоре,
В Усолье-Луду был направлен,
И там прожив лишь год в неволе,
В подвале каменном удавлен.
Василий, сосланный в Пелым,
В темнице там наедине,
Прикованный как раб к стене,
Скончался, будучи больным.
Иван в Пелыме тоже оказался,
Но Годуновым был прощён,
Когда тяжёлой смерти дожидался,
И вновь в столицу возвращён.
А Михаил, отправленный в Ныроб,
После страданий мук голодных,
Ночей бессонных и холодных,
Навечно лёг в дубовый гроб.
Романовых царь разорив,
Забрать именья приказал,
И родственников их допросив,
Всех по России разогнал.
Черкасского он не пытал,
Признаний слёз не добивался,
А в Белоозеро сослал,
Где узник через год скончался.
Тень Дмитрия, решив искоренить,
Чтоб слухов не было кошмарных,
Царь приказал, немедля изловить,
Всю дворню у бояр опальных,
И каждого на месте допросив,
Казнить, в столицу сообщив.
В монашеской забытой мором келье,
Тоскливой жизнь Григория была,
От служб церковных и смиренья,
Унылой монотонностью текла.
Однажды он за книгою сидел,
Когда дверь тихо заскрипела,
В дверях Григорий разглядел,
Монаха с бородою белой.
Монах к Григорию подсел
И тихим голосом сказал:
«Ты научиться бы хотел,
Писать каноны? Я слыхал»
И получив ответ желанный,
Духовный старец продолжал:
«Давно юнец мой долгожданный.
Тебя я по обителям искал.