Я не сказала правду никому, даже Ярославу Игоревичу, хотя он, конечно же, догадывался о том, что случилось. Но я не призналась.
Он плакал. Великий хирург, тиран, язва, сложный человек — мать твою — плакал, глядя на мою руку. Ругался словами, которые я не посмею повторить, и со всей дури пинал стену. А потом обнял меня и долго стоял, всхлипывая.
Все они могли бы мне помочь — полиция, психиатры, физиотерапевты. Хорошие люди, желающие мне добра.
Но я им не позволяю. Не верю. Никому.
Я использую версию Седова. Да, я порезала себя сама, не выдержала рабочего стресса, а то, что сделала это профессионально, так на то я и хирург. Сначала не хотела лечиться, а потом передумала. Вот и вся история, добавить нечего. Хоть одна польза от Седова — освидетельствование его психиатра избавило меня от части проблем.
А теперь я хочу, чтобы меня оставили в покое. Не допрашивали, не лечили, а просто отпустили. Думать. Существовать. Решать, что делать дальше.
Сражаться и выступать против Седова глупо и опасно. Кто я — и кто он. Всесильный мстительный безумец. Он сделает именно так, как обещал, — искалечит мою вторую руку, и никто не сможет меня защитить. Более того, он… нет, не буду оправдываться. Молчать — мое право.
Никто не узнает всей правды. Никто не добьется от меня ни слова.
Я выиграла.
Нет, не я. Василий Седов.
А я сдалась.
И потянулись мрачные недели, словно в моей душе выключили свет. Когда меня навещают коллеги, становится только хуже. Они стараются мне помочь, но не знают, как. Даже Пашка. Особенно он. Не может на меня смотреть, прячет взгляд в букетах никому не нужных цветов, увядающих, как только они попадают в мою безрадостную квартиру.
Другие коллеги тоже маются. О работе говорить боятся. Силятся вспомнить телевизионные передачи, фильмы, международные новости. Обсуждают мою квартиру, съемную, крохотную, в которой не хватает воздуха для тяжких вздохов посетителей. Вскользь упоминают семьи, детей, питомцев — все то, чего у меня нет. Больше говорить не о чем.
Почему бы не оставить меня в покое? Зачем топтаться в дверях и твердить, отводя взгляд:
— Ты это… держись… не раскисай… такое с любым может случиться…
Неужели? Прямо-таки с любым?
Или еще хуже:
— Ты была одной из лучших. Кто знает, может, еще вернешься…
И неловкий взгляд в сторону, чтобы не смотреть в мои пустые глаза.