Маленькая, самонадеянная дурочка.
- Ты принесла мне письмо. Видимо в ход пошли Пушкинские признания, раз по другому не сработало, но теперь я хочу прочитать, что там. Отдай, раз оно для меня.
- А я передумала! Вы мне больше не нравитесь! – Упрямица все еще стояла на камне и держала конверт над головой. Однако, не смотря на вздернутый подбородок, в голосе ее прозвучали панические нотки. И ей было чего бояться. И было кого…
Неторопливо подойдя к девчонке, я вкрадчиво повторил просьбу:
- Тина, будь умницей, письмо. Ты ведь о чем-то думала, когда писала его. Фантазировала. Теперь я хочу прочитать.
-Занятно, а вот я наоборот не хочу. – Она опустила руку и нервно облизнула губы. – Я просто подписала для вас открытку на память, а вы как с цепи сорвались.
-Просто отдай, – прорычал я, глядя в ее огромные как у оленя глаза.
— А вот и нет! – Она приняла вызов и встала на носочки, чтобы казаться еще выше.
Дерзкая девчонка. Что ж, так даже лучше. Я не намеревался прыгать вверх, вместо этого схватил пигалицу на руки и прижал ее к развесистому дереву, стоявшему в двух шагах от нас. Ее страх и запах, мои злость и нетерпение – все сплелось в тугой узел. Алевтина болталась на весу, испуганно озираясь по сторонам, как будто еще надеялась позвать на помощь. Бесполезно. Мы были одни на расстоянии пары сотен метров.
Я прижал ее к коре дуба, держа за хрупкие плечи.
Напряжение между нами стало до того густым и осязаемым, что можно разрезать его ножом.
Тина вздохнула. Видимо все то время, что я держал ее на руках, она не дышала вовсе.
— Простите меня. – Тоненький голосок раздался откуда-то снизу. – Наверное у вас какой-то пунктик на письма, я не знала. Я не хотела вас разозлить.
- А теперь уже поздно.
Я накрыл ее губы своими. Нежно. Или грубо. Черт, не имело разницы, и было совершенно не важно, как я это делал. Единственное слово, которым я могу описать наш первый поцелуй – быстро. Не успев распробовать ее на вкус, я ощутил внушительный удар в грудь.
От неожиданности я оступился и выпустил добычу из рук, она осела на землю, чудом сохранив равновесие. Свободной рукой Тина провела по губам, будто не до конца понимая, что сейчас произошло. Испуганная и растрепанная, но все еще чертовски милая в этой своей нетронутой, непорочной красоте.
- Тина, что ты, мать твою, делаешь?