А эти бесконечные унижения с городскими властями из-за куска хлеба! они просто вводили всю интеллигенцию в ступор! Из-за этого скрытого оцепенения она не могла спокойно жить: что-то важное в ней откололось и теперь уже жило внутри неё своей жизнью.
Всё, что она хотела от жизни, так это то чтоб вернули ей чувство спокойствия, чувство понимания происходящего, чувство целесообразности пути, чувство принадлежности к «своим», а главное – чувство целостности. Всё это до распада Советского союза у неё было. Всё это в одночасье исчезло.
А по молодости они голубоглазыми были, наивными, мечтали сотворить супердержаву и в ней взрастить суперчеловека. Самого человечного на земле. Не получилось. На его место пришёл человек приземлённый, человек бесчеловечный, изворотливый, как Остап Бендер, диктующий свои воровские правила жизни. Мерилом успешности стало материальное благо, и все как один нацелились на него. Только Олиной маме это было не надо. В душе она была альтруисткой совдеповского разлива. Ну, какая из неё мещанка! Не в этом она видела свой смысл.
Софья Николаевна вспомнила вчерашний день. К оцепенению тут же добавилась тупая боль в затылке. Вчера они с коллегами-учителями ходили в кабинет к мэру «выбивать» свою полугодовалую зарплату. Мэр, эдакий такой вор в законе, подошёл к Софье Николаевне и ехидненько так: «Ну что, вшивая интеллигенция! Кушать хочется? А денежек нету! Последние, что были, на отопление ушли.» Пришлось уйти не солоно хлебавши, утешая себя тем, что мы, вшивая советская интеллигенция, в обиду народ не дадим! А между тем, кое-кто из этой интеллигенции падал уже в обморок с голодухи.
Голод подвигнул интеллигенцию переступить через себя – пойти в купцы. Открылись прямо-таки жабры рыночных торговцев. Вот только предложить в обмен было нечего. Ни учеников же им, в конце концов, своих предлагать! Ни знание!
Как и в допотопные времена, теперь менялось всё – от простой детской пелёнки до каракулевых шуб. Особенно в ходу были самиздатовские книги. У подруги Софьи Николаевны, например, на мебельно-лыжном комбинате зарплату лыжами выдавали. Ей приходилось менять лыжи у знакомого на мыло, а у другого знакомого мыло на крупу чтобы выжить.
Народ выживал по принципу или-или: или заглушать свой внутренний голос «горилкой», или заключать сделку с совестью в надежде на то, что весь этот бред когда-нибудь закончится. Софья Николаевна выбрала первое – она знала, что нет ничего более постоянного, чем временное, и поэтому принялась втихаря ото всех пить. Заглушала самогоном свой крик. Крик уже даже не прорывался наружу, не пытался подобрать слова. Крик был бессмыслен и монотонен, как этот дождь за стеклом.