Дальше Юра рассказал, как он жил те три дня. Как ловил рыбу, собирал грибы, варил супчик из щавеля, словом жил на подножном корме. Как вёл почти первобытный образ жизни, когда практически всё время уходило на добычу пропитания. Как когда благодаря хорошей погоде ходил чуть ли не голый. Как встречал рассветы и провожал закаты, как постепенно оттаивал, забывал свои горести и печали, как чувствовал себя одним на всей планете, как ощутил полное единение с природой… Он рассказывал так вкусно, так убедительно, что в какой-то момент я почувствовал себя на его месте и его глазами уже любовался окружающим миром, уже физически ощущал вкус ухи с дымком, пил портвейн, сидя на берегу. Юра окончил свою историю, а я ещё долго не мог прийти в себя. Было уже совсем темно, послышались голоса возвращающихся с «культурного отдыха» приятелей. Я взглянул на часы – матерь божья, третий час ночи! Мы встали, Юра собрался в лабораторию развешивать плёнки на просушку. Перед тем, как попрощаться, он сказал:
– Вот, а ты спрашиваешь, что я буду делать в сентябре. Туда, опять и опять!
Я забрался в койку, но сон не шёл. Вот оно, вот то, что мне нужно, – думал я. Вот что действительно отвечало моей романтической душе. С этими мыслями, я, наконец, отключился. Время в стройотряде летит быстро. Вот, наконец, прощальный банкет, безудержная пьянка, драка с местными, тяжёлое похмелье утром, автобус, – и вот я дома. Мама в восторге. Похудевшее, загоревшее и окрепшее чадо, хотя и с жутким выхлопом после вчерашнего и в прокуренной напрочь одежде. Но я был уже не маменькин сынок – наряду с пробившимися усами имелось нечто, похожее на куцую бородёнку – почти мужик. На вопрос, что же чадо намеревается делать, чадо ответило коротко: «Посмотрим». Что означало перво-наперво инвентаризацию наличного снаряжения. Оно было скудновато: сомнительный рюкзак, оставшийся от секции юных туристов, алюминиевая кружка, спальный мешок. Вот мешок был замечательный – подарок родственников-геологов из Тюмени. Шикарный, на гагажьем пуху, лёгкий и очень тёплый. По словам родни, в нём зимой на снегу можно было спать, подстелив снизу еловый лапник. В стройотряде мы не только вкалывали, но и зарабатывали. Приученный с детства к тому, что в семье всё общее, я заработанные деньги отдал маме, а себе оставил немного на карманные расходы. Пришлось даже попросить некоторую сумму взад для приобретения палатки, котелка, топорика и прочих туристских принадлежностей. Мама такие траты приветствовала. Она вообще считала, что деньги мне тратить надо на поездки по интересным местам, на книги и на хобби, к которому, безусловно, относился и туризм. По этой причине, брюки, трусы, майки, рубашки и другие детали одежды приобретались мне по мере полного износа предыдущих. И когда моя жена получила меня в свои руки, она просто пришла в ужас и первым же делом из скудной стипендии купила мне первую в моей жизни модную рубашку, которую, правда, по неосторожности тут же пропалила при глажке. До нынешнего времени моя полная непритязательность в одежде порой доводит её до истерики. Чтобы купить мне обновку, она начинает подготовку за полгода и слезами, наконец, вымучивает моё согласие. «Как же, зачем мне эти джинсы, если я не сносил ещё две предыдущие пары», – восклицаю я. И вижу слёзы в ответ…