Андрей кивнул, а начальник мотнул головой в сторону лагеря:
– Это там, «за колючкой», я тебе товарищ майор. А здесь мы не на службе… Кстати! У тебя и соседи замечательные. Даша Громова в соседнем доме проживает. Сын у неё есть, пятый год мальцу. Синеглазый такой… Ангелочек светленький. Весь в мамку. Одинокие они.
– Отчего так?
– Папку, видать, война прибрала. Я не интересовался. Дарья не рассказывает, а я лишний раз к человеку в душу не полезу, – Бабр усмехнулся. А затем, одарив Андрея своим пронзительным тигриным взглядом исподлобья, добавил: – Это теперь твое поприще, капитан!
Оставшись один, Андрей снял со стены пожелтевшую от времени фотографию в блеклой деревянной рамке. В окружении нескольких старомодно одетых женщин на ней сидел на венском стуле солидный, одетый в камзол сухощавый мужчина с длинными вислыми усами.
«Фотографические картины студии «Пан Гурвич и сыновья», – гласило по-русски и по-польски полустёртое факсимиле в правом нижнем углу карточки. «Miasto Cherveny. Rodzina Poplawski. 1889.»19, – сообщали блёклые, едва читаемые чернила на обороте.
– А ведь это поляки! – удивлённо хмыкнул про себя Андрей, вертя в руках старую фотографию. – Однако. Где только не встретишь своих, даже в такой таёжной глуши…
Глава третья. Бирюслаг
(Лагерный кум)
Новоселье Сташевич отпраздновал скромно – ломоть чёрнушки запил стаканом молока. Поужинал да лёг спать. Среди ночи Андрей вдруг проснулся. Его разбудило ощущение смутной тёмной тревоги. Капитан поднял с прикроватной тумбочки часы, трофейную швейцарскую «Омегу». Светящиеся в темноте стрелки показывали час ночи.
– Матка Боска! Чёрт его ведает, что такое, – сонно вздохнув, Сташевич положил «Омегу» обратно.
Перевернулся на другой бок, чтобы снова уснуть. Это почти удалось, однако на этот раз ощущение тревоги не оставляло его и во сне. Сквозь толщу дрёмы до ушей Андрея начали доходить странные звуки из соседней горницы, где вскоре раздался довольно громкий звук. Такой противный скрип издают дверные петли, старые и давно несмазанные. За скрипом последовал глухой, но явственный стук – словно кто-то случайно уронил на пол тяжёлый деревянный стул, стоявший в строю своих братьев у дубового стола с искусной резьбой.
Словно издалека раздался тихий детский смех. Затем послышались шлепки маленьких необутых детских ножек по деревянному полу. Тут же за ними последовала более увесистая, «взрослая» босая поступь.