– Меня зовут Джон Ковбой! Всем понятно?!
Мгновения моего триумфа были испорчены, когда я понял, что ужас на лицах врагов был вызван не мной.
– Что здесь происходит? – грозно спросила появившаяся из-за моей спины учительница параллельного класса.
– Мы играем, – пискнул плененный мной моська-койот.
– Мы играем в индейцев, – подтвердили остальные.
Но грозной чужой учительнице это не понравилось и она отвела все «племя» новоиспеченных индейцев в кабинет директора.
Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, на красном ковре возле директорского стола, а он писал, не поднимая головы, и солнце весело отсвечивало от его лысины. Наконец, он закрыл тетрадь, встал и окинул нас строгим взглядом. Это был высокий «отставник» с мохнатыми бровями и военной выправкой.
– Ну, что скажете?
Я не знал, что вопросы бывают риторическими, в ответ на которые нужно молча раскаиваться или тихо всхлипывать. Я, как зачинщик всего этого родео, решил, что вопрос задан конкретно мне. Не успев выйти из роли покорителя прерий и все еще чувствуя себя героем дикого Запада, я гордо сказал:
– Приветствую тебя, Великий Вождь!
Директору почему-то не понравился мой комплимент и он послал меня домой за родителями.
Мама с папой на следующий день посетили директорский кабинет, но меня, к сожалению, с собой не взяли. Видимо, они там здорово повеселились, потому что по школе распространился слух, будто мои родители – жизнерадостные идиоты. Больше их в школу никто не вызывал.
За мной закрепилось прозвище Большой Джон. Иваном я был только для учителей и, чтобы не дать им повод называть меня Иванушкой-дурачком, я учился почти на одни «пятерки». Папа часто мне говорил, что «почти – не считается», но я предпочитал быть «почти отличником», а не презираемым всеми зубрилой.
Я всегда добросовестно готовился к каждой политинформации, но политика меня совершенно не интересовала. Впервые я насторожился и понял, что происходит нечто странное, когда услышал, как по телевизору ругали дедушку Ленина. В школе вместо стихов о любви к Стране Советов стали учить стихи о любви к Украине. Витрины магазинов и окна квартир на нижних этажах изуродовали решетки.
– Почему это происходит? – спросил я папу.
– Потому, что Украина стала «самостiйной».
– Какой?
– Свободной.
Я часто не мог понять, шутит папа или говорит серьезно, и подумал, что это – шутка, потому что даже ребенок знает: решетки и свобода – несовместимы. Слишком много новой информации хлынуло на меня, я нуждался в разъяснениях, а папа отшучивался. И я решил спросить у мамы: