Девочка машинально взяла журнал, и стала листать его, не вглядываясь в фотографии. Пролистав, положила на стол и взяла в руки томик Чехова, пьесы, тоже отложила в сторону, раскрыла Пушкина, и сразу закрыла. Читать не было сил. Впервые за время заточения подумала о матери, каково ей там? И опять пожалела, что не сообщила ей о разговоре с отцом. Может быть, он хоть что-то мог бы рассказать ей о её похищении. Девочка, молча, плакала и вытирала слёзы рукой.
—
На мой звонок дверь долго не открывали, затем раздались шаркающие шаги, и щёлкнул замок.
– Вам кого?
Зелёные глаза невысокой женщины не выражали ничего, кроме глубокой и затаённой боли, какая бывает от долгого физического страдания или одиночества.
– Оля дома?
– Оля? – к вышеперечисленному добавилось изумление: «Чего надо „этому непонятному типу“ от её миленькой, маленькой доченьки?»
– Мама, мама! – из глубины коридора вылетело хрупкое чудо и запрыгало на одной ноге. – Я же тебе говорила!
Я с превеликим удовольствием разглядывал её смеющееся счастливое личико, её подпрыгивающие грудки и понял, что многое бы отдал, что бы видеть это каждый день.
– Проходите, – Людмила Алексеевна распахнула дверь и пошла в глубину квартиры несколько напряжённой походкой.
Чтобы скрыть неловкость, охватившую меня, я долго и тщательно раздевался и разувался, не представляя себе, как будет проходить вручение денег.
Прошёл в зал. Там были все: Оленька, моя любимая Оленька, счастливая, красивая, немного растерянная, до самого конца не верящая, что из её затеи что-то получится; мальчик лет десяти, светловолосый худенький с живыми озорными глазами, в которых так и светилось: «А это что ещё за фрукт?», сама Людмила Алексеевна, взволнованная, словно на первом свидании, с тем же выражением глаз, что я увидел у Оли в первый вечер, вернее ночь, нашего знакомства, с той же глубиной и тем же омутом. Под толщей боли угадывались такие же искорки, что я отметил в глазах Антоши, я надеялся, что угадал кто такой мальчик.
Людмила Алексеевна полулежала на диване, Оля сидела с ней, Антоша расположился в кресле у окна, я сел в кресло поближе к дивану и сразу достал деньги.
– Вот, здесь немного больше, на всякий случай, и с отдачей не торопитесь: я смогу подождать, сколько надо.
Оля подошла ко мне, взяла деньги и, наклонившись, поцеловала в щёку. От неё пахло детством и красивой женщиной.