Мне почему-то почудилось, что сейчас придут ко мне, и уже не чужой, а мой голос будет висеть страшным проклятием в черноте липкого воздуха.
Я, как застуканный на горячем школьник, осторожными шагами, вспоминая расположение предметов вокруг себя, прокрался к шконке и лег на нижнюю полку, свернувшись калачиком.
– Только бы не пришли… только бы не пришли, – шептал я молитвой, покрываясь холодным потом.
Когда шум за стеной возобновился, я даже немного обрадовался.
– Пум-пум, пум-пум, – доносились глухие удары во что-то мягкое.
– Ох-оох, ох-оох, – запоздало отвечал на удары неизвестный.
Это походило не на избиение, а на работу парового молота, – монотонно, с одинаковой глубиной хода поршня и расчетной силой.
– Неужели такое можно вытерпеть? – подумалось мне. И тут же успокоительно догналось: – Это не я… это не меня пытают. Там враги! а я? какой я враг? Я же не враг! Меня незачем так тиранить.
И тут я обратил внимание на окно.
За его маленьким прямоугольником было темно.
Очень темно.
Ныне, вообще-то, последняя из самых длинных ночей в году, а небо было сплошняком укрыто низкими тучами. Так что вполне может быть и шесть часов вечера, и глубокая полночь.
Почему-то именно сейчас очень важным показалось знать, который теперь час. Сколько я спал? Может, ко мне уже приходили и, видя, что я сплю, не стали беспокоить?
Часы! У меня же есть часы!
Вспыхнувшая спичка повергла меня в уныние.
Четверть девятого.
Любой начальник давно дома. И я, опоздав на встречу на каких-то два часа, наказан еще большим ожиданием. Наказан и своей поездкой в область, и пропущенными встречами. Наказан обедом, кружкой пива, покоем и вот этим вот жутким воплем.
Вскрики, стоны и удары враз стихли.
По коридору зашаркали чьи-то сапоги. Я метнулся на их звук.
– Эй! – негромко поскреб я холодное железо. – Вы забыли про меня?
Спросил и тут же, испугавшись своей смелости, затаился, прислушиваясь.
Никакой реакции.
Но шаги гуляют рядом.
И тогда я, набрав побольше воздуха в грудь, ударил кулаком и повторил свой вопрос.
– Вы забыли про меня?
– Пахом! – услышал я хриплое покряхтывание совсем рядом из коридора.
– Чевось? – донеслось гулко.
– Кто у тебя в четвертой камере? – тот же покряхтывающий голос и удаляющиеся шаги.
Сердце мое вспрыгнуло и остановилось.
Что-то ответили тише первого раза, – мне из-за двери не разобрать, даже прислонившись ухом к щёлке.