– И ты старшая, да?
– Старшая из девочек. А вон там – это мой брат. – Она показала пальцем на стоявшего через дорогу рыжеволосого парня.
Наниматель-фермер тем временем приподнял ему картуз, чтобы осмотреть волосы. Обе они глядели, как грубые руки ерошат рыжую шевелюру и вертят голову мальчишки туда-сюда в поисках вшей. Щеки парня горели от стыда.
– А отец ваш или мать тоже здесь?
– Нет, мы с братом одни отправились. – Девочка помолчала. – Мама с папой дома с маленькими возятся, да и работа у них.
– А ты здорова? Больных в семье вашей нет?
Девочка покраснела.
– Я здорова, миссис. – Она открыла рот, желая показать Норе зубы, но Нора смущенно замотала головой.
– А доить, Мэри, ты умеешь? И масло сбивать?
– Умею. У меня руки к этому очень даже привычные.
Она вытянула вперед руки, словно вид вспухших костяшек и натруженных ладоней мог послужить доказательством ее умелости.
– А за маленькими присматривать приходилось?
– Я всегда помогала маме с ребятами. Если восемь нас, как же без этого? – Девочка подалась вперед, шагнув к Норе, словно из боязни, что та утратит к ней интерес. – А еще я пряду хорошо. И встаю спозаранку. Прежде птиц просыпаюсь, так мама говорит. Я и стирку на себя беру, и шерсть чесать. У меня спина сильная. Хоть весь день напролет могу одежду выбивать.
Нора не могла сдержать улыбки, слушая эти пылкие уверения.
– Ты раньше-то в работницах бывала?
– Да, миссис. Меня этим годом на ферму, что к северу отсюда, на летний срок брали.
– И как тебе? Понравилось?
Мэри помолчала, облизнула пересохшие губы.
– Трудная там была работа.
– Ты не захотела остаться там, да?
Мэри пожала плечами:
– Я на другую ферму хочу.
Нора кивнула, превозмогая внезапную головную боль. Прежде ей не приходилось так бесцеремонно расспрашивать незнакомых девчонок. Помощников обычно нанимал Мартин. Мужчины, которых он приводил в дом, были тихими, они не боялись работы в поле, а в доме точно стеснялись: и съеживались, прижимая руки к бокам, будто боялись ими что-нибудь сломать. Ловко, одним движением очищая от шелухи картофелину, они уже искали глазами следующую. Они бубнили розарий, спали на полу и вставали еще до света. Эти мужчины – широкоплечие, с задубевшими ногтями – пахли сеном и луговыми травами и редко улыбались. Одни возвращались год за годом, другие – нет. Нанимать же работницу им с Мартином никогда не было нужды.