[2] курительные трубки из белой глины и нераскрошенный табак.
– Слышишь, гроза-то как разбушевалась? – шепнула Анья и указала на корзину: – Жена твоего племянника Дэниела тут принесла кой-чего.
Нора взяла в руки маленький тряпичный узелок, развязала дрожащими пальцами. Соль, промокшая от дождя.
– Где она?
– Читает над Мартином.
В спальне толпился народ и воздух был сизым от трубочного дыма, которым мужчины и женщины постарше окуривали ее мужа. Нора заметила, что тело переложили головой к изножию, чтобы отвести дальнейшие несчастья. Рот Мартина теперь был разинут, по коже расползалась восковая бледность, лоб блестел от святого елея. Свечной огарок потух и выпал куда-то в простыни. Стоя на коленях перед покойником и зажмурившись, молодая женщина читала богородичную молитву.
Нора тронула ее за плечо:
– Бриджид…
Та подняла на нее взгляд.
– О, Нора, – шепнула она, с усилием поднимаясь. Юбки и передник задрались на раздувшемся беременном животе, так что виднелись щиколотки. – Такое горе! Мартин был крепкий мужчина. Ты-то как теперь?
Нора собралась ответить, но промолчала.
– Слышь, мы с самим принесли тебе разное, что может пригодиться. – Она мотнула головой, указывая туда, где сидели и курили ее муж и Питер. – Я на стол корзину поставила.
– Знаю. Анья показала. Спасибо вам обоим за доброту. Я вам заплачу.
– Тяжкий тебе выпал год…
Нора сделала глубокий вдох.
– Не знаешь, что там с выпивкой?
– Шон принес потинь.
Бриджид указала рукой туда, где дядя Дэниела Шон Линч ставил на пол два глиняных кувшина. С ним была его жена Кейт, женщина с кривыми, торчащими вперед зубами и беспокойным затравленным взглядом. Она стояла в дверях, беспокойно озираясь. Оба явно только что вошли, принеся с собой промозглый холод; их одежда потемнела от влаги.
– Нора… Бриджид… – Завидев женщин, Кейт кивнула им. – Печальный нынче вечер… А священник уже был? Или надо потинь прятать?
– Был и уехал.
Лицо Шона было хмуро, вокруг рта и глаз залегли суровые складки. Набив мозолистыми пальцами глиняную трубку, он обратил к Норе слова соболезнования.
– Спаси тебя Господь, Шон.
– Там к тебе гостья заявилась, прячется, – сказал Шон, закуривая от кем-то протянутой ему в щипцах головешки. – Помилуй, Господи, души грешников усопших… – Стиснув зубы, он выпустил дым между ними. – Травница эта, ведунья. Стоит у навозной кучи, ждет.