– Дойдем до Пултуска, – коротко отозвался тиун.
– Это еще пять поприщ[6] против течения.
– Да.
– Под твоей рукой люди, а не холопы. Выдохлись, не видишь?
Дружинники слушали не оборачиваясь.
– Дед, послушай Данилу, – прозвучал девичий голос.
– А тебе кто слово дал? – рассердился Баграм.
Отец Судиславы погиб на охоте за месяц до ее рождения. Мать умерла вскоре после родов. Многие тогда говорили, что над домом Ваграма нависло заклятие. По старому обычаю, чтобы отвадить нечисть, следовало дать ребенку нелепое имя – вроде того, каким нарекли при рождении самого Ваграма. Но гордый боярин, не боясь ни людей, ни духов, назвал единственную внучку не просто одним из самых красивых имен, какие знал, но именем, принадлежавшим когда-то княжескому роду.
Баграм нашел для маленькой Судиславы кормилицу, а когда девочка подросла – не имея на кого оставить ребенка, сам взялся ее воспитывать. Он не мог научить Судиславу прясть шерстяную нить, ткать сукно, заплетать косы. Некоторые из этих наук она кое-как осваивала сама. А дед обучал, чему мог: колоть дрова, разводить огонь, разделывать звериные тушки, стрелять из лука, который смастерил нарочно для нее – настоящий охотничий был девочке не по силам. Потом приучил носить мальчишеские порты, чтобы хлопцы не заглядывались и в дорогах хлопот меньше было. Он брал ее с собой на охоту, в полюдье[7], по торговым путям – всюду, кроме войны.
Берестяне уже плохо представляли себе тиуна без следующей за ним худенькой девочки с вытянутым лицом, большими миндалевидными глазами, прямым, немного вздернутым носом и коротко остриженными русыми волосами, перехваченными таким же, как у деда, обручем. Ее присутствие осложняло простую и грубую жизнь мужчин, но они относились к ней как к младшей сестре, которую надо терпеть и оберегать. С ней дорога обретала иной смысл.
– Дед… – повторила Судислава с кроткой твердостью, не отводя глаз, – послушай Данилу. Ивашко ладони до крови стер.
Баграм окинул взором дружинников.
– Что, мужики, – прохрипел он, ухмыльнувшись, – правда, что ли, притомились?
– Притомились, тиун, – подтвердили корабельщики, – дай отдыха.
– Ладно, пройдем еще полпоприща – будет затока. Там и заночуем. Прежде, чем сойти на берег, наденьте кольчуги. Оружие не оставляйте…
Гребцы налегли на весла. Напряженное молчание последних часов сменилось гомоном и шуточной перебранкой. Вечернее солнце медленно клонилось к закату и освещало рыжим светом узкую полоску песчаного берега, за которой стоял старый лес – он надвигался на путников, простирая над ладьями длинные ветви. Корабельщики – все тридцать семь человек – сошли на сушу, привязали веревками корабли, словно больших коней, и, оставив на берегу дозор, разошлись собирать хворост.