Мысли откидывали меня в прошлое, мучили не только душу, но и тело. Я вязла в воспоминаниях, чувствуя отвращение к себе за глупость и беспомощность, боль в животе отвечала взаимностью.
Дождь оставил после себя многочисленные лужи, я то и дело наступала в тёмные масляные пятна – словно в доказательство нереальности этого мира. Днём я сидела за швейной машинкой на неудобном стуле и строчила постельное бельё при свете пыльной потолочной лампы, представляя, как в своих комнатах такие же серые женщины, чьи лица сливались со стенами, строчат на машинке. Можно было шить, можно не шить. Никто не контролировал работу, не назначал план. Шитьё появлялось и исчезало, когда я уходила на завтрак. Уроки домоводства, полученные в школе, помогли справиться со швейной машинкой.
Я потерплю. Два года по сравнению с укороченным сроком – это ничто. Хотя нормально выспаться мне здесь пока не удавалось. На прогнутой сетке с жидким комковатым матрасом спина заныла уже в первую ночь. Дома у меня был ортопедический матрас, я знала, что буду в колонии мучиться. Ночи на ужасной постели и дни за работой сделали своё дело, я еле выдержала третий день. Прошло всего четыре дня, а я разваливалась на глазах. К ломоте во всём теле, добавилась голова, а потом женские боли.
Как же супруг уговаривал меня.
— Всего два месяца и ты на свободе. Без меня ты не сможешь прокормить ни себя, ни сына. Ты всё время сидела за моей спиной, тебя одурачит и использует первый же работодатель. Ты не приспособлена к жизни, ничего не умеешь.
Ты никто и звать тебя никак – такую мысль он вдалбливал мне день и ночь. За словами мужа крылся страх за себя любимого. Только сейчас до меня стала доходить вся лживость его аргументов. Он не пожалел меня, он думал о себе. Сколько слёз я пролила, отказывалась, умоляла подумать о моём слабом здоровье. Муж был то мягок, то груб, то орал на меня, то был нежен. Ради ребёнка я согласилась, поэтому теперь плелась в густом тумане, страдая от боли и жалости к себе.
Через полчаса блуждания по территории я всё-таки наткнулась на медпункт, чтобы постучать в закрытые двери. Мне требовались обезболивающие таблетки. В окнах не было света. Настойчиво долбить в двери я не решилась, побоялась потревожить медика. На территории колонии персонал состоял сплошь из мужчин, я не сомневалась, что врач тоже мужчина.