На въезде в город Перо совершил непростительную ошибку. Залюбовавшись гирляндой человеческих обрубков – останков четвертованных преступников, вывешенных на городской стене, прозевал приближение монаха. Эти солдаты инквизиции, словно гарпии, подстерегали путешественников, вкрадчиво интересуясь: «нет ли в вашем багаже еретических писаний, запрещённых Святой Церковью». Если таковые находились, путешествие заканчивалось. Если нет, требовали заплатить за проверку скромный взнос. Монах, встретившийся Перо, обладал молодым весёлым баском и, когда кабальеро решил отделаться монетой в су, решительно преградил дорогу. Но Перо благоразумно пожертвовал на дело инквизиции полноценный реал, заслужив заочное благословение Его Святейшества Папы из Ватикана.
Сиеста. У дворца в такое время никого не встретишь. Далипагич положил остановиться на постоялом дворе, а утром, отдохнув и подкрепившись, двинуться ко дворцу. Выходило: реал за постель и по реалу за еду и свечку.
Постоялый двор, приличный снаружи, внутри вызывал оторопь. Несколько оборванных нищих – то ли женщин, то ли мужчин, распивали вино, горланя похабщину. Перо спросил лучшего вина у брюнетки, с виду цыганки, а когда та отвернулась, чтобы исполнить заказ, не без удовольствия проследил за вызывающей игрой попки, благодушно прикинув: «Похотливая сучка!».
На него косились, но зверская рожа в очках, вкупе с телом исполина, не позволяли мыслям, затуманенным алкогольной дрянцой, завладеть рассудком. Вскоре девка вернулась с бурдюком. В благодарной спешке Перо шлёпнул её пониже спины, вызвав интригующий смешок, и отхлебнул вина. Проглотить пойло, отдающее козлятиной, оказалось невыносимо. Ошарашенная девчонка приняла на себя кислый душ, перемешанный со слюной.
За подобное подношение бедняжке пришлось оплатить причинённый ущерб собственным телом. Далипагич взвалил её на шею и уволок в номер, где учил уму-разуму до утра. Проснувшись часам к одиннадцати, наотрез отказавшись жениться и даже подарить несколько пистолей, Перо, словно собака, отряхнулся от блох, покрывавших тело копошащейся коркой. Затем наскоро позавтракал мясным паштетом, почему-то отдающим мертвечиной. Наверняка на городской стене не окажется вчерашних останков, случись вернуться к главным воротам – в этом он мог присягнуть. Затем, одевшись, всё же сжалился и кинул несколько монет рыдающей девушке.