Последним штрихом «сервировки» оказался граненый стакан. Он был тщательно обтёрт клочком бумаги от следов прежней заварки. Давным-давно, нагло осевшей по мутным стенкам от частого употребления солдатского «купчика» – нечто среднего между чифирем и крепкой заваркой, что называется, «на любителя».
За приготовлениями, как-то, между прочим, Калуга, вдруг, понял и причину гнетущего чувства. Того, что захватило его с момента, когда, во внутреннем дворике клуба, пухлая хохотушка Любочка из бухгалтерии безответственно пообещала ему «штуку баксов» за небольшую услугу:
– Со смертью генерала Никифорова рвалась последняя ниточка, до сей поры все еще связывавшая его с давней историей трагического захвата в Афганистане рубиновых копей моджахедов.
И еще Сергей, очень расстроено вспомнил всех её участников, погибших из-за самодурства и недальновидности начальства, кого даже помянуть не удалось, как полагается, по-христиански.
Он в раздумьях присел у стола.
Попытался хотя бы сейчас, выискать, возможно, что-то доброе, оставленное после себя на земле, представшим перед небесным судом, тюремным самоубийцей. При этом ни в грош не веря, в доведенную до широкой общественности, официальную версию, позволившую окружить гроб подушечками с орденами:
– Сердечный приступ.
В версию, должную, по-видимому, покончить со всеми прижизненными подозрениями в адрес не совсем обычного покойника.
– «Незабвенного борца с коррупцией в стране, а не только в небольшой, но гордой Республике Северного Кавказа» – как говорили практически все, выступавшие на панихиде.
…Но, потолкавшись тогда совсем немного среди собравшихся в толпе представителей здешней горской диаспоры, Сергею удалось выяснить и другую, более вероятную версию всего произошедшего в «смертной» камере следственного изолятора.
По ней выходило, что «страдалец» просто не выдержал возмущения несправедливым арестом. От того, мол, сам и сплел петлю из тюремной простыни…
…Калугинские размышления о бренности земного бытия вдруг прервали, солидной тяжести, удары в жестяную обивку входной двери «Пункта проката». Их настойчивость, явно, говорила о том, что, несмотря на суровую вывеску о санитарном дне, кто-то настойчиво рвался сюда по срочному делу.
По предположению Калуги, это мог быть гражданин, не удовлетворенный, видимо, листком на металлической двери с сим категоричным извещением: