– На днях я встретила Винию Руфину… Можешь представить, она была в некрашеной тунике и стоптанных туфлях… Я приняла ее за рабыню.
– Прошли те времена, когда отец ее хозяйничал на Палатине, – ответил Масса.
– Правда, на шее она до сих пор носит полмиллиона сестерциев, подаренных некогда Тигеллином. Говорят, не расстается с этим ожерельем, – Юния метнула взгляд на Фуска, изо всех сил старавшегося ничего не слышать. – Рассказывают, Тигеллин на пиру снял ожерелье со своей наложницы и надел Винии.
– Дочери консула, – подхватил Бебий Масса, – до чего мы дожили!
– Ну, отец ее был консулом всего-то пятнадцать дней.
– И ограбил Рим, как никому не снилось, – мечтательно заключил Бебий Масса.
Юния вновь бросила взгляд на деревянную спину префекта.
– Вероятно, император встревожен какими-то слухами? – негромко уронил Вибий Крисп.
– Что? – переспросил Фуск. – Не знаю, Квинт. Солдату подобает выполнять приказ, а не задавать вопросы.
Тон его был слишком резок. Юния улыбнулась.
– Актеры в этом году дают представление за представлением, – рассеянно заметил Вибий Крисп. – Не только в театрах, но и в частных домах.
– Парис имеет необыкновенный успех, – поддержал Регул. – Говорят, Виния Руфина охотно приглашает его.
Худое, скуластое лицо префекта стало злым.
– Божественная Августа приглашает его еще чаще, – ответил он. – Что с того?
Регул замешкался с ответом. Открыто обвинить Августу никто бы не решился.
– Или ты видишь в этом что-то дурное? – допытывался Фуск. – Возможно, ты вздумал судить поступки Августы? А то и самого Цезаря? Это пахнет законом об оскорблении величества.
Крисп и Мессалин одновременно отодвинулись от Регула. Юния, увенчанная косами германских рабынь, была уже на другом конце двора.
– Я упомянул о Винии Руфине, – возвысил голос Регул, став еще бледнее, – и только.
– Позволь. Ты говорил об актере Парисе и зрителях, у которых он имеет успех.
– Я не знал, что божественная Августа им восхищается.
– Теперь знаешь. Поспешишь объявить себя другом Париса?
Регул окончательно запутался, принужденный выбирать между гневом Августы и Цезаря.
– Так что же? Не выкажешь дружбы Парису? Или мнение Августы для тебя неважно?
– Важнее мнение Цезаря, – выбрал Регул.
Корнелий Фуск не ответил, взглянув куда-то за спину Регула. Тот обернулся и позеленел. Августа Домиция стояла позади него и, сложив руки на груди, внимала разговору. Несомненно, она находилась там уже давно, и Фуск ее прекрасно видел. Высокая, крепко сбитая – дочь Домиция Корбулона, победителя парфян, унаследовала от отца рост и сложение. У нее был массивный подбородок, крупный нос. Над широким лбом поднимались завитые в мелкие кольца волосы. Домицию никто не назвал бы красавицей, но от нее исходила сила, и сила безжалостная. На бренные останки Регула было больно смотреть.