– Боже мой, боже мой, Аделия, ты жалка и несчастна в своих бредовых рассуждениях! Я устала ловить себя на мысли, что ты, моя сестра, играешь мыслями, совсем не так как полагается, находишь в себе комок рассуждений, глупых и беспочвенных, и поддакивая им идёшь на поводу больного воображения, так нельзя, так нельзя.
– Я вполне счастлива, в отличие от вас, не умеющих видеть красоту и бесценность окружающего – на бледном, уставшем лице появилась улыбка – прекрасно понимаю, что являюсь черным пятном на белом фоне нашей красивой и влиятельной семьи. Мне очень сложно выживать здесь, среди вас, пускай и родных для меня людей, и … почему ты не спишь? Зачем преследуешь меня? – попыталась уйти от назойливой темы, такой актуальной и бессмертной, в последние несколько лет.
– Мы все обеспокоены…
– Чем?! Кто ещё среди нас глуп и несчастен! Для кого тень, и реальный человек, из плоти и крови, это совершенно одно и тоже?! Для вас нет разницы между порывами прохладного, свежего ветра, и сыростью подвальной мглы. Для всех вас, мечты, это непоправимый грех – разгоряченная Аделия, задыхаясь от ярости, метала злобные взгляды на робко стоящую сестру, которая уже не раз пожалела о затеянном разговоре – прошу, оставьте меня в покое, не стоит упорно ломиться в мой сказочный мир, забывая позаботиться о своём, уныло умирающем.
Ни говоря ни слова, ни покорив лицо эмоциям, Изабелла, спокойная, и даже безразличная к близким её людям, отдала дань сестринской заботы, пускай и фальшивой, и тихо, спокойно, уже забыв о прошедшем разговоре, оставила покои юной мечтательницы, и направилась на поиски новых сплетен, в кипящую работой, беспрерывной беготнёй, оживлённую кухню. Она безумно любила, посещать это место, ей нравилось слушать бестолковые споры простых, малообразованных людей, истории нелегкой жизни, совсем незнакомой, необычной для её ушей. Она с замиранием, трепетом ждала момент, когда кухарки выделив себе пару минут заслуженного отдыха, садились в тесный круг, пылко и жадно обсуждая недостатки или достоинства, тех или иных. Бесхитростно ведали о своей лихой молодости, порой густо вгоняя в краску не привычную графиню, совершенно случайно вырвавшимися откровениями. Совсем напротив, Аделия, сторонилась общественной суеты, её не привлекал шумный нрав двух сестёр, одна из которых, просто жила, и дышала порокам и ошибками других, вторая, не опускаясь на грешную землю, дабы не навредить себе, воспевала себя и свою холодную красоту, которой гордилась, считая лишь себя, и больше никого даром Божьим.