Я. ЛЕТО
Вода сегодня на удивление приятная – ледяная, прозрачная, все еще пропитаннаая страхом сбежавшего мужчины. Я растягиваюсь прямо на поверхности, подставляя лицо, живот и лапы прохладному солнцу. Не знаю, может ли водяница загореть, но мне почему-то кажется, что загар мне сейчас не помешал бы. Поблизости – ни души: все-таки для купальщиков слишком холодно, а для водяницы в самый раз. Собственно говоря, очень теплая вода для водяницы даже вредна, потому что в ней трудно дышать, лапам жарко, а в добавок ко всему слишком долго сохраняются человеческие запахи. Самое лучшее время для водяницы – середина весны, когда снег уже растаял, а вода еще настолько холодна, что кажется, ее капельки хрустят на коже. Вам наверное интересно, как водяница чувствует себя зимой? Должна вас огорчить: никак. Когда вода становится слишком хрустящей, я медленно и незаметно засыпаю до весны. Говорят, самые чуткие водяницы могут проснуться, если кто-то купается в проруби. Но в этой реке еще ни разу не делали проруби. Или я не самая чуткая водяница. Или то, что говорят про водяниц, вообще слошное вранье, но к этой теме мы еще как-нибудь вернемся. А сейчас я лежу в прохладной воде и смотрю прямо на солнце. И вдруг спиной, затылком, мурашками на плечах ощущаю появление человека на берегу. Я медленно поворачиваюсь и выглядываю из-за водорослей. Это тот самый мужчина, который убежал от меня несколько дней назад. Сейчас он меня не увидит, как бы ни старался. Зато я могу при солнечном свете рассмотреть его во всех подробростях. Он высок и при этом несколько тяжеловат. Короткие светлые волосы всклокочены, глаза в лучшие времена, наверное, могут быть голубыми и ясными, но сейчас они красные, воспаленные и почти больные. Лицо осунувшееся и небритое. Широкий подбородок разделен пополам ямочкой. Он не раздумывая садится прямо на мокрую после дождя траву, причем делает это плавно и грациозно, чего сложно было бы ожидать от мужчины такого роста. Сквозь плотные заросли камышей я могу сколько угодно изучать его кошачьи движенья. Он же внимательно оглядывает воду, изучая ее сантиметр за сантиметром, настораживаясь при малейшем движении. А уж я позабочусь, чтобы эти необъяснимые движенья возникали то там, то здесь, и непонятно чем вызванная рябь пробегала в воде у его ног. Я могла бы сказать, что чую его страх за версту, но лукавить не буду: на таком расстоянии от воды мне сложно угадать его чувства. Влажный воздух доносит до меня лишь еле слышные отголоски его напряжения, но я упиваюсь даже ими.