Когда тебе хорошо, когда ты смотришь на закатный горизонт, раскрашенный яркими мазками уходящего солнца, сидя на берегу моря, когда рассекаешь дорожку в бассейне, и прохладная вода приятно обволакивает тело, держа его в невесомости, когда несёшься на автомобиле по пустынной трассе, соревнуясь скоростью с неугомонным ветром, оно стремительно осыпается песком, не позволяя зависнуть в вечности.
Сейчас же минуты растянулись в часы, в сутки, в неопределённую, резиновую субстанцию, облепившую кожу противной, вязкой плёнкой. Ощущала себя поруганной, изнасилованной и выставленной на стеклянной тумбе для всеобщего обозрения.
– Жри давай, сука, – в бешенстве процедил Игнат, пиная тарелку ногой и переворачивая её, – пока дают нормальную еду.
Мясо, овощи, брускетта с паштетом расползлись по тёмной плитке абстрактной картинкой чудаковатого художника. Не с первого раза подцепила задеревеневшими пальцами стручковую фасоль, подкатившуюся к бедру, поднесла ко рту и, склонив ниже голову, зажала в кулаке, старательно впустую двигая челюстью.
Почему-то была уверена, что стоит сделать лишнее движение, разозлить ещё больше Немцова, и он применит силу, скорее всего, пройдётся по мне кулаками. Несколько раз проделала тот же манёвр, изображая привычное поедание ужина и давясь слезами. Боже, когда же закончится этот день.
– Смотрю, ты уже сыта? – небрежно заметил Немцов, поднимаясь и наматывая на запястье поводок. – Сучку надо выгулять.
Мне только оставалось тяжело вздохнуть, пошевелиться на затёкших ногах и поползти следом, молча превозмогая болезненные покалывания миллиона мелких иголок под кожей. Игнат протащил меня по всему дому. Позанимался в спортзале, посмотрел телевизор, пару раз вышел покурить на неотапливаемую террасу. И всё это время я послушно сидела на полу, ожидая, пока хозяину надоест скрашивать свой досуг. Иногда он похлопывал меня по макушке, как послушную псину, ждущую ласки, только как-то остервенело, брезгливо, со злостью.
Наверное, нужно было поблагодарить Полину за то, что по дому не бегала любопытная прислуга ради просмотра новой зверушки Немцова. Большее количество осуждающих, насмешливых взглядов я вряд ли бы вынесла. И так мне мерещились перешёптывания, перемалывания моей персоны. Было бы легче, если б меня здесь никто не знал, но бывшая вхожесть в этот дом усугубляла удушливое состояние.