– Так вот, – повел Вилф рассказ дальше, – было ощущение, что он придуривается, но страх, боль и сбивчивые показания обоих родителей были неподдельными. Я поместил Вэнса Линдсона у себя в отделении и, в скором времени, он стал моим основным пациентом. Остальных пациентов я практически забросил, потому что он…, Вэнс, завладел мной.
Я допустил много ошибок в лечении, так как его случай совершенно уникален, – Вилфорд помолчал, явно что-то напряженно обдумывая.
Флер, воспользовавшись паузой, упорхнула в кухню, поставить чайник, а мы остались сидеть в слабо освещенной гостиной. Флер просила без нее рассказ не продолжать, поэтому мы сидели молча. Каждый из нас сторожил свои догадки, чтобы они не смогли убежать. Я продолжал обдумывать историю с абортом и причастность к ней Брук, вспоминал ее печальное лицо, нехарактерную для нее раздражительность, которая удивляла меня. Теперь я сопоставил и понял многое, но почему она ни слова не сказала мне. Она врала мне долгое время. Мое самолюбие было уязвлено и саднило так, что я не мог думать о чувствах Брук, которые она испытывала из-за нависшей опасности, давления ответственности, шантажа… Нет, все это меня не сильно волновало. Я злился на нее, чувствовал себя обманутым и высчитывал, как долго она водила меня за нос. В конце концов, я довел свои размышления до того, что вся наша совместная жизнь с Брук, показалась мне фарсом.
Вернулась Флер с подносом дымящихся чашек, который она несла очень бережно, стараясь не разлить.
Вилфорд вскочил, чтобы помочь ей и когда она передавала ему поднос, скользнул по ее руке пальцами, проявив, наконец, к своей подруге внимание, от чего у Флер, невольно вырвался вздох облегчения и на лице наметилась улыбка, которую она еле сдержала уголочками рта. Это было молчаливое примирение двух влюбленных, желающих скрыть размолвку от посторонних глаз и, скорее всего, они оба считали, что им это удалось, но сила притяжения мгновений, мощнее всех человеческих желаний, намерений и помыслов и потому, я посмотрел ни куда-нибудь еще, а в подходящий момент заметил соприкосновение наших жизней в этом скрытном, скупом жесте.
Мы переместились за маленький кофейный столик и теперь сидели гораздо ближе друг к другу, от чего тон рассказчика стал доверительнее и мягче.