Тридцать тактов в стиле блюз - страница 27

Шрифт
Интервал


– Эви, как ты поживаешь?

– Если цель твоего звонка другая, прошу, не заходи издалека. Итак?

– Ну ты язва!

– Это ты хотел сказать мне перед сном?

– Нет. Вспомнил, что у тебя есть одна статуэтка, которая меня интересует.

– Какая? Ты же знаешь, я их коллекционирую.

– Кажется, Меркурий. Я не уверен… со щеглом.

– И что тебя так в ней привлекает?– настороженно поинтересовалась мама, но тут же, не дожидаясь ответа на свой вопрос, принялась пояснять: – Видишь ли, я показала статуэтку знакомому антиквару и оказалось, что фигурке около трех сотен лет! И это действительно Меркурий, об этом говорят крылатые сандалии, кадуцей, но вот щегол, который сидит на нем и который привлек мое внимание больше всего, когда я… покупала… статуэтку, добавлен к ней совсем недавно.

– Так и думал, – перебил я не в силах сдержать эмоции, – Жулик!

– Да ты дослушай, Джадд, – попросила Эви, – Когда мистер Эртон, мой знакомый оценщик…

– Да ладно, Эви, может просто Роланд? Я ведь все понял во время нашей последней встречи.

– Джадд! То, что он Роланд, не отменяет того, что он мистер Эртон. Не понимаю, какое противоречие ты тут находишь? Так вот, он обнаружил на лапке у щегла инициалы. Буквы совсем крошечные, он рассмотрел их только в увеличительное стекло, да и то, потому, что снял птицу с жезла. Так бы никто и не узнал об этой детали. К тому же, щегол оказался гораздо более древним, чем "Меркурий" и происхождение его, судя по составу бронзы, не европейское.

– Удастся установить кому принадлежат инициалы?

– Мало вероятно, но Роланд увлечен исследованиями и поисками. Я сообщу тебе, если удастся, что-то выяснить.

– Эви, а ты не могла бы прочитать мне стихотворение выгравированное на подставке статуэтки?

– Погоди минутку.

       Слышно было, как Эви открыла дверь кабинета и переставляла в шкафу фигурки своей коллекции, а я, мысленно, прошелся по родному дому вместе с ней. Как давно я там не был, как захотелось мне очутиться среди всех тех вещей, мебели и книг, которые были немыми свидетелями моего детства и юности, которые все еще хранили эпизоды каждого дня в деталях, о которых я давно позабыл. Они единственные наблюдатели самых искренних мгновений, когда я оставался наедине с собой, ведь это часто бывает такой тайной тайн, в которую можно посвятить только неодушевленных очевидцев.