«Гойда!» И сорвались с места, взбадривая лошадей плётками, разрывая тишину истошным ликованием, тряся притороченными к сёдлам собачьими головами и мётлами.
«Гойда! Грызть лиходеев, злочестие противу государя измышляющих, мести Московию!»
«Гойда! Грызть и мести, грызть и мести!»
Несколько раз Артемий, измученный бешеной скачкой, был близок к беспамятству. Следили за ним зорко – мгновенно подхватывали, когда он начинал сползать вниз, встряхивали как мешок, однако силы в конце концов совсем оставили старца, и он вдруг провалился в беспросветную тьму…
Очнулся он от мелодичного перезвона колоколов. Оглядевшись, с изумлением увидел себя сидящим на троне, с шутовской короной на голове и державным посохом в руке. Везде, где только можно было охватить взглядом, стояли перед ним люди, празднично одетые, с просветлёнными лицами, молча и терпеливо чего-то ожидая.
Недоумение Артемия, впрочем, тотчас рассеялось, когда он заметил примостившегося скромно в стороне царя. Грозный ухмыльнулся его догадке, встал, хлопнул в ладоши и торжественно провозгласил:
– Вы заклинали о милосердии? Вот вам судья, он вас рассудит! – и уселся обратно, всем видом показывая, что он здесь не более чем зритель.
– Нет! – Артемий рванулся с трона, однако стоявшие сзади опричники были начеку, удержали его. – Нет! Не делай этого! Бог тебе не простит!
Грозный усмехнулся, покачал головой.
– Но ты должен видеть всё своими глазами. Понимаешь? Что до Господа, то Его благословение я ведь уже получил.
«Гойда!» И ворвались в толпу, рассекая, выворачивая её, срывая с женщин, стариков, детей одежду. Первый отсечённый клин тут же погнали к реке, стали загонять его в воду. Пытавшихся спастись начали топить баграми, повскакав в лодки. Река вышла из берегов, превратившись в месиво из крови и человеческих тел.
«Гойда!» И уж там и сям словно из-под земли выросли колья, и замерли на них, скорчившись, пытаясь продлить немногие оставшиеся мгновения, несколько дюжих мужчин.
В самой середине прямо перед глазами Артемия вознёсся вдруг огромный крест и склонилось набок перекошенное страданием чьё-то удивительно знакомое лицо.
Иоанн наблюдал, как расширяются глаза Артемия, с наслаждением, приговаривая тихо, то ли для себя, то ли для него:
– Смотри, смотри, отче! Что ты говорил о кресте и его деянии? Ах, как глубоко в душу запали мне те твои слова!