Экстраординарное возвращение Дон Кихота. Непривычный взгляд на одесскую литературу 1920—1930-х годов. Из цикла «Филология для эрудитов» - страница 2

Шрифт
Интервал


Но, если отбросить колючий взгляд хранящего в визуальной памяти тысячи «фоток» из Instagram обитателя Земли 2010-х. вырисовывается, похоже, парадоксальная картина: не так уж редко встречающаяся белая зависть к герою, здраво рассуждающего о вещах, что называется вполне обыденных, но вдруг, в одно мгновение, становящегося непредсказуемым невротиком, когда речь заходит о благородных поступках и помощи униженным и оскорбленным. И для выделения таких завистников из людского потока, может статься, вовсе не нужна система распознавания лиц, установленная недавно в московском метро. Можно лишь, пожалуй, воспользоваться рифмованным советом выпускницы Одесского госуниверситета:

Их всегда отличишь от нормальных людей
По готовности с мельницей драться;
По тому, как они с Дульсинеей своей
Ни за что не желают расстаться;
По тому, как они свою честь берегут,
Защищаясь в картонных доспехах,
По тому, как они перед каждым в долгу —
Дон Кихоты двадцатого века
(из стихотворения Ирины Рудневой «Дон Кихоты ХХ века»).

Поэтесса пишет о рыцарях прошлого столетия, но и сейчас, на заре века двадцать первого, среди многомиллионных поклонников ТВ-эпосов «Игра престолов» и «Во все тяжкие» неизбежно, уверены, найдутся те, кто, устало посмотрев на в очередной раз залитую Caffe Americano клавиатуру, вдруг отчетливо вспомнят прошедший сквозь века месседж от своего давнишнего кумира: «Если хорошенько рассудить, мои сеньоры, то придется признать, что профессия рыцаря превосходит все другие профессии на свете. Все дела людей бледнеют перед подвигами, которые совершают рыцари… Кто осмелиться отрицать, что они достойны величайшего уважения, ибо связаны с величайшими опасностями и испытаниями?..» [Сервантес 2018, с. 200 – 201] … И тут же, возможно, мелькнет мысль о кардинальной смене занятий.

Оглушенный внезапным чувством свободы, наш новоиспеченный кабальеро, скорее всего, даже почувствует внезапный порыв освежающего ветерка, залетевшего на тридцатый этаж Башни «Федерация» (Москва-Сити). Задумавшись о возможных сюрпризах избранного пути, вчерашний лейтенант офисной роты найдет, вероятно, в своей памяти и воодушевляющие слова прославленного идальго о юридических и экономических особенностях рыцарского поприща: «Разве этому жалкому тупице неизвестно, что странствующие рыцари не подлежат обычному суду, что их закон – меч, их судебник – храбрость, а указы – их собственная воля? Разве он не знает, что ни одна дворянская грамота не дает своему владельцу таких огромных привилегий, какие посвящение в рыцари дарует счастливому избраннику, принесшему торжественный обет посвятить свою жизнь великому делу странствующего рыцарства? Кто из рыцарей вносит налоги, подати, „туфлю королевы“, поместные пени, речной или подорожный сбор? Какой владелец замка возьмет с него деньги за оказанное гостеприимство, какой король откажется посадить его за свой стол?..» [Там же, с. 223].