Говорить было трудно, слова казались слишком тяжелыми… Как камни… Нет, тяжелее камней. Камни летят легко, а слова приходилось выдавливать из себя, словно застывшую свинину из мясорубки.
«Надо бы пирожков настряпать… Приду домой, скажу Машеньке… Пусть настряпает…»
– Гражданин Ивановский!
– А? Да-да… Пономарев на протяжении ряда лет упоминал осужденных священников за контрреволюционную деятельность: Покровского Глеба, Конюхова и других, – медленно продолжал он. И с каждым словом чудилось Ивану Петровичу, что онвсе глубже и глубже погружается в болото, – выставлял их перед верующими как мучеников советской власти.
– Пономарев, вы признаете себя виновным в контрреволюционной пропаганде, производимой вами во время служения в церкви? – достал очередную сигарету следователь.
– Да, признаю, действительно, я священников, осужденных за контрреволюционную деятельность, упоминал как пострадавших от советской власти.
Следователь торжествующе улыбнулся и закашлялся.
– Ивановский, что вы еще можете сообщить о Пономареве?
Иван Петрович вздохнул. Мысли путались. Он и забыл, что еще должен сказать… А ведь заучивал… Как стишок в третьем классе… «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… и днем, и ночью…» Боже! О чем это он?!
– Ивановский, – требовательно посмотрел на Ивана Петровича следователь.
– В 1936 году, в сентябре месяце, в кладовой и в алтаре мною была обнаружена литература контрреволюционного монархического содержания под названием «О безбожии и антихристе», «Крестьянство и социализм» и другие. Все эти книги принадлежат священнику Пономареву, так как на книгах имеется штамп фамилии Пономарева.
– Что скажете, Пономарев?
– Показания Ивановского отрицаю, штампа никакого никогда не имел, книги эти не мои, и о том, что эти книги хранятся в церкви и каким образом оказались в церкви, не знаю.
Следователь усмехнулся, перевел взгляд на Ивана Петровича.
– Спасибо, Иван…
– Петрович.
– Спасибо, Иван Петрович, за содействие следствию. Вы свободны.
Иван Петрович снова чуть не перекрестился, но опять сделал вид, что решил почесать затылок.
– До свиданья, – кивнул он и бросился вон из кабинета.
Отец Леонид проводил его печальным взглядом.
– Ну что, Пономарев, – пахнул дымом следователь. – Песенка-то ваша спета. В камеру его!
В кабинет заскочили два паренька в новенькой форме. Отец Леонид безропотно приготовился идти в камеру.