– Ладно, ладно, – голос девушки зазвучал раздраженно, – я позвоню вам после похорон, – и в трубке снова послышались гудки.
Какая необщительная особа, и она что-то скрывает, это факт. Очень странно, что гибель босса вызывает у нее такие сильные эмоции. Нужно обязательно спросить об этом завтра.
Удовлетворенно вздохнув и, наконец, расслабившись, девушка выключила светильник и быстро уснула.
Прямо под ухом резко и громко заиграла музыка и Маша, вздрогнув, распахнула глаза. Что, будильник? Пора вставать? Но за окном темно, два часа ночи, кому взбрело в голову звонить в это время? Номер телефона не определен. Это, кажется, очень плохо.
– Да?
В трубке послышался неясный шум, какое-то шипение и треск.
– Алло, говорите. Говорите, я слушаю!
Телефон продолжал выдавать жуткие непонятные звуки в Машино ухо.
– Ну, говорите!
Вызов завершился, и девушка нервно вздохнула. Что за чертовщина творится? Звонок с закрытого номера в два часа ночи? И она не знает, кто это был. Ошиблись? Поворочавшись в постели еще полчаса, Маша, наконец, уснула.
Утро выдалось ненастным и мрачным, в комнате царила темнота, несмотря на то, что на часах было одиннадцать. Маша задумчиво смотрела, как воробьи за окном теребят корку хлеба, чирикая так весело и заливисто, будто на дворе была не угрюмая осень, а солнечная весна. Нужно было собираться на похороны Рейновского, хотя ее никто и не звал. На похоронах наверняка будет присутствовать Наталья Гроссман, и, скорее всего, поведение девушки хоть что-то, да разъяснит в деле. Главное – это эффект неожиданности, это один из самых любимых приемов Маши.
Надев черное платье, накинув пальто и прихватив сумочку с диктофоном, Мария посмотрела в зеркало. Оттуда на нее взирала молодая рыжеволосая девушка с внимательным взглядом карих глаз. Едва ли она похожа на частного детектива.
Собравшись с мыслями, она вышла на слякотную улицу и запрыгнула в желтую с шашечками машину такси.
Как и следовало ожидать, народу на новом кладбище было не протолкнуться. Несмотря на комья грязи, пристающие к ботинкам и туфлям, журналисты облепили траурную процессию, как мухи, дорвавшиеся до мертвечины. «Да, не хотелось бы мне так умирать» – подумалось Маше, пробирающейся через толпу поклонников Соломона поближе к свежевырытой могиле. Дорогой полированный гроб был закрыт, на холме за резной оградкой возвышался огромный крест с фотографией усопшего, а в руках сопровождающих процессию людей было столько цветов и венков, что они, казалось, накроют могилу в четыре слоя. Рядом с гробом, который поставили на табуретки для того, чтобы в последний раз проститься с Рейновским стояла его жена, в глазах которой не было ни слезинки. Тонкие губы женщины были сжаты, лицо бледнело с каждой минутой, на высокие сапоги на шпильке налипла грязь. Рядом с ней стоял высокий полноватый блондин лет сорока, все еще не потерявший былой стати, упакованный в дорогие брюки с идеально выглаженной стрелкой и черное пальто. Интересно, кто это? Если любовник Рейновской – Мишиной, то мотив напрашивался сам собой. Чуть поодаль сгрудились подростки от четырнадцати до девятнадцати лет, кажется, какие-то родственники. Лица их были напряженными и грустными. Еще дальше собрались зеваки, журналисты, терпеливо ждущие своего часа и теливизионщики с камерами, мохнатыми микрофонами и тощими девушками на подхвате. Не много телеканалов захотело осветить происходящее, но представители каждого из них что-то оживленно повествовали в камеры, поэтому в той части процессии было особенно шумно. По другую сторону могилы Маша увидела перешептывающихся участников «Помощи экстрасенса», которые пришли, скорее всего, ради банального пиара. Натальи не было видно.