А как-то она мне и говорит, что так меня сильно любит, что само удовольствие… понимаешь от чего, да? Что оно ей вроде уже и не важно… Лишь бы мне хорошо было… А ей ничего уже и не надо… Будто и не любовь это, а другое чувство, неведомое еще, какого и не бывает вовсе…
Я, конечно, не поверил… И подумал – значит, я уже не могу ее удовлетворить… Старый я для нее… Потому и выдумки все эти… Ну и спросил: а если бы еще одного мужика позвать, согласилась бы? Она поглядела так… Прозрачно… И говорит: «Все, что ты хочешь. А ты хочешь все, я знаю».
И я позвал Митьку… Хотел ей – сюрприз. А вышло… вон как вышло… Потом, после всего, я ее домой отвозил. Она все время молчала, только, когда уже почти приехали, спросила:
– Ну как, любимый, тебе понравилось?
– А тебе?
– А я будто умерла на время, не было меня там. Но если ты так сильно этого хочешь, зови его снова, я потерплю.
Он вздыхает глубоко – не по-человечески уже – и добавляет:
– Об одном… жалею… Так и не понял я… Неужели и правда… есть такое чувство, чтобы даже умереть… хоть и на время… Или я что-то пропустил в жизни?
Я сижу на привинченной к полу табуретке и сжимаю руками свое сердце. И качаюсь ему в такт – вперед-назад, вперед-назад. Иначе оно выпрыгнет. А уж если мое сердце выпрыгнет – значит, все. Вот как у меня с Сашенькой. Обратно дороги нет. Да и бог с ней, с дорогой. И бог с ним, с сердцем.
А вот кто теперь о Сашеньке позаботится?
Может, я зря его убил?
Или нет?
Часть вторая. ЗА ПАЗУХОЙ
Я его не убил. Все-таки – не убил. Правда, соблазн был, очень большой был соблазн. Ведь я с Кавказа. Именно поэтому мечты мои так… подробны, что ли. Потому что знаю точно: все бы так именно и было. Но не убил… Встретил вечером, после занятий, и сломал ему нос. И еще кое-что. Я это хорошо сделал, так, чтобы совесть свою успокоить. А он меня даже не узнал, не успел, да.
После этого он в институте недели три не появлялся, потом пришел – как новенький. Но с Сашенькой больше – ни-ни. Ничего. Да и она с ним – тоже. Так она мне обещала. А иначе, сказал я ей, на самом деле зарежу. Без шуток.
И еще дело в том, что и наши отношения с ней, с Сашенькой, изменились. С той самой минуты, как я понял, что девочка моя, что Сашенька моя – прикосновенна. Понимаете, что я хочу сказать? Я вдруг осознал, что и мне тоже – можно. Можно – ее. Можно ее – по-всякому. Была она девочка, бабочка была с цветными крылышками, и я ею любовался, вот как. А теперь… Нет, я не перестал ею любоваться, нет. Просто она из бабочки превратилась в куколку. И я понял, что могу взять эту самую куколку и сжать в кулаке. А если вдруг она дышать перестанет – пусть. Главное, чтобы никому другому не досталась…