— Знаешь, самое забавное в том, что Он все свое время со мной проводит и я в Нем не сомневаюсь, — проговариваю я неспешно, снова и снова пролистывая платья на вешалке, — Он много времени проводит на работе, и в разъезды тоже мотается, и в теории возможность левака у Него, конечно, есть.
— Ну вот видишь! — Георгинчик воздевает указательный палец к небесам. — Так может быть…
— Я просто знаю, что нет, — спокойно перебиваю я, — знаю. Вижу. Чувствую, если хочешь. Его фокус — только на мне. Его мысли. Иногда мне кажется, я чувствую всякий раз, когда Он обо мне думает. И делает он это часто.
— Ты безнадежна, — Гошик трагично разводит руками, — что ж, я сделал все что смог, тебя уже не спасти.
— Сделай такое одолжение, спаси съемку, — я сгребаю с кресла отобранные платья и пихаю их Георгинчику под нос, — если модели не будут готовы через восемь минут, Ольховский пошлет нас и будет прав. А я и так его едва уболтала на эту съемку.
— Это потому что я еще не вступал в переговоры, — Георгинчик задирает нос до небес.
— Семь минут, Гош!
Все-таки рассудок берет верх над нарциссизмом Звягинцева. Он одаряет меня взглядом “все приходится делать за тебя” и вихрем уносится в гримерку к моделям.
Почему он это делает?
Да по идее он и тряпки для фотосессии должен был отобрать.
Он же вместо этого на пару с Вэлом Марэ — дивным, но бессовестно блудливым парижским дизайнером, заехавшим в Москву всего на три дня, зажимали в углу какую-то модельку и пытались развести её на тройничок.
И когда я вывела Гошика из этой игры — он просто заявил, что я ему все испортила, и вместо того чтобы работать, начал расспрашивать меня про Алекса. И зачем я ему сказала про сегодняшнее судебное заседание, а?
Я не беспокоюсь.
Не волнуюсь.
Не переживаю, что Козырь передумает разводиться.
Не передумает.
Но это нетерпеливое томление, ожидание долгожданного подтверждения меняющегося всего — ох, как здорово оно тянет меня за душу.
Тянет-тянет-потянет…
До тех самых пор пока Вотсап мне не вибрирует в бедро, принося с собой фотографию судебного решения.
Читаю. Перечитываю. Третий раз перечитываю. Пытаюсь не улыбаться по-идиотски.
“...исковое требование Александра Эдуардовича Козыря о расторжении брака с… удовлетворить…”
“Это еще не все, Летучая” — прилетает мне следом многозначительное: “Выйди на улицу!”