– Что, догнал!?
Голос высокий, белая папаха одета не по мужски, а как носят шляпку модницы, из под неё перекинута вперёд на грудь толстая тёмно-русая коса. Отороченный белой шерстью под цвет папахи короткий полушубок узок сверху, топорщится на груди, форменные шерстяные шаровары с алыми лампасами слишком уж плотно облегают, круглятся на широких бёдрах. Сапоги явно сшиты на заказ, подошвы чрезмерно маленькие, почти детского размера, а голенища как будто от других сапог, туго охватывают далеко не тонкие икры… Да-да, это вырядившаяся в казачью форму женщина, вернее девушка с приятными, нарумяненными лёгким морозцем и встречным ветром щёчками.
Наконец, подскакал и второй всадник. Ну, у этого всё как положено: офицерская, но без кокарды, папаха надвинута на глаза и чуть скошена, полушубок длинный, почти до колен и оторочен неброской серой шерстью, он плотно облегает кажущиеся от немалого роста всадника не очень широкими плечи, и по «конусу» сбегает к узким бёдрам, шаровары заправлены в сапоги большого размера. То есть всё строго наоборот, как и положено Божьим промыслом при сотворении мужчины и женщины. И в лицах молодых людей наблюдалась та же естественная противоположность, что делала их обоих по-своему очень привлекательными. Лицо девушки округло-румяное, с мягким переходом от щёк к подбородку, как бы всё озарялось весёлым блеском больших карих глаз, светившихся таким счастьем, какое бывает только у по настоящему «без ума» влюблённой. Лицо молодого казака, напротив, аскетически худо, обветрено, а подбородок твёрд, с хорошо проявленной «волевой» впадинкой посередине. Глаза же выражают определённую озабоченность – по всему он не разделял беззаботного веселья и беспечности своей спутницы.
– Поля, надо ворочаться… больно далёко мы от станицы заехали, – Иван колючим взглядом шарил по окрестным склонам гор, пологими уступами возвышающимися по обе стороны дороги.
– Ну вот, здравствуйте, я вас не узнала! Тут же нет никого, чего ты опасаешься? И потом, Ваня, сколько тебе говорила, неужели тебя не учили, разве так можно говорить, ворочаться? Говорить надо возвращаться, – Полина вновь беззаботно рассмеялась, и чуть тронув коня подъехала к Ивану сбоку вплотную.
– После учёбы я, знаешь ли, сначала на Германской больше года, потом за киргизами по Семиречью гонялся, а потом аж до Персии и назад съездить успел. Так, что извиняйте Полина Тихоновна, там мне не до грамоты и манер было. Чуть не всю науку из головы вышибло… грязь, вши да кровь, – с раздражением отреагировал на замечание Иван.