В десятке аршинов от него лежала поваленная берёза. И не берёза даже, а почерневшая труха в обхвате бересты. Он выпотрошил дерево и выстелил коричневое нутро лапником. Сверху накидал сосновых ветвей. Неплохая получилась берлога. Будь он косматым зверем, заночевать в такой – милое дело. Но меха на нём маловато – даже по-человечески толком не опушился.
Солнечные пики, пронзающие чащу, уже налились кровью сибирского заката. Остолбеневшими рукастыми чудовищами нависали деревья. Сумерки стояли долго, затем, как по распоряжению свыше, небо погасло. Озябнув, Никита пополз в своё логово. Поначалу берестяная нора была не теплее иордани, но скоро жар от тела накопился. Лишь голова мёрзла: надо было законопатить выход.
Уснуть не получалось. Никита лежал и вдыхал запах древесных внутренностей.
А лес снаружи оживал. Духи выбирались из дневных убежищ, топтали устланную мхом почву, шевелили ветки, спотыкались, бубня и матерясь. Что-то звенело и посапывало. Сучья трещали вдалеке, а с неба, будто снег, сыпались отголоски чужих разговоров.
Страха у Никиты не было, словно холод выстудил все чувства. Страшно было только от того, что время тянется ужасно медленно, а сон всё не приходит. Холод лизал ноги. Свернуться бы в клубок, обхватить руками колени, но береста держит тело, как блин начинку. Никита вспомнил истории про охотников-тунгусов, которые отправлялись в тайгу без припасов и снаряжения. Пищу тунгусы добывали в лесу, а ночевали, завернувшись в мох. И он бы завернулся, будь здешний мох сухим.
Никита совсем продрог. Он превратился в громадную берёзу, несущуюся по быстринам и перекатам реки. Устав от тряски, он выбрался наружу, и размял промёрзшие конечности. От его возни корпус бересты разошёлся широкими кольцами.
Стояла безмятежная лесная тьма. Звёзды, рассыпанные между кронами, были теми же, что и в долине. Они казались родными. Их свет не грел, но вселял надежду. Привычный мир ещё существовал. Он был недалеко и ждал возвращения Никиты, как пёс дожидается хозяина.
Никита проковылял до лужи, напился и вскарабкался на ложе из торчащих корневищ.
Вдруг он ясно ощутил, что за ним наблюдают, и с замиранием сердца повернул голову. За ближайшими кустами блестела пара любопытных глаз. Никита разглядел острую мордочку с круглыми ушками. Колонок, держась на почтительном расстоянии, подёргивал носиком, перебирая запахи.