Сколько лет ему может быть? Примерно тридцать, тридцать пять. У него необыкновенное лицо. Красивое и странное. Странное, потому что на нём нет и следа улыбки. Как будто он за всю жизнь ни разу не улыбнулся. Говорят, после тридцати лет человек отвечает за своё лицо. Характер накладывает на него отпечаток. Я не вижу на лице следователя отпечатков улыбок. Либо он никогда не улыбался, либо улыбки были слишком легки, чтобы оставить следы. Он зна́ком предлагает мне сесть и представляется:
– Следователь капитан Дионизи.
Итальянская фамилия. Он итальянец, как инспектор Ингравалло из романа Гадды.
– Ваши фамилия и имя.
– Лёжель. Илона Лёжель.
– Я должен задать вам несколько вопросов.
– Разумеется.
– Всё, что вы скажете, будет зафиксировано в протоколе и может быть использовано против вас. Это официальный документ, и вы несёте ответственность за свои показания.
– Понимаю.
– Каковы ваши обязанности?
– Я работаю в отделе хранителей. Мы обеспечиваем хранение фонда и обслуживание пользователей библиотеки.
Он печатает, не глядя на клавиши, сосредоточив взгляд на экране.
– Как давно вы работаете в этом отделе?
– Три года.
– Что вы делали раньше?
– То же самое, но в Национальной библиотеке. Там я получила место после конкурса, а потом попросила перевод сюда.
– Каковы ваши иерархические отношения с жертвой?
– Он был начальником нашего отдела.
– Какими были ваши отношения?
– Я не совсем поняла ваш вопрос. Что именно вы хотите знать?
Он переводит взгляд с экрана на меня.
– Он вам нравился как начальник?
– Ну, особо тёплых чувств я к нему не испытывала.
И тут он внезапно улыбается, к чему я совершенно не была готова, и у меня перехватывает дыхание. Не столько от самой улыбки, сколько от того, что в то же самое время он повернул голову к правому плечу, словно хотел спрятать лицо. Словно не хотел, чтобы его видели улыбающимся. Было в этом что-то необыкновенно трогательное.
– Странное дело, – говорит он, – все ваши коллеги, которых я опросил, сказали то же самое слово в слово. Как вы это объясните?
– Что именно? Что никто не испытывал к нему тёплых чувств?
– Он что, был настолько неприятен?
У меня сильное искушение ответить, что удивляться надо не тому, что Яна убили, а тому, что не сделали это гораздо раньше. Но вряд ли капитан оценит сейчас подобную шутку:
– Я думаю, что у каждого из нас был свой повод не любить Яна, что не значит, что мы желали ему смерти.