Струны были непривычными, из каких-то
жил, но звук балалайка выдавала очень похожий на тот, который
помнил Сашка. И он заиграл.
Перед глазами у него сидела
улыбающаяся мама и стоящий рядом отец с гордостью одобрительно
кивал головой. Он никогда раньше не играл так самозабвенно и
душевно, выводя на старом и уже потрескавшимся от частого
использования инструменте то, что заставило замереть вокруг всех. А
потом запел.
- Выйду ночью в поле с конём, -
негромко начал выводить парень. - Ночкой тёмной тихо пойдём… -
Слёзы опять потекли по его щекам, но чистый детский голос пел всё
сильнее, как будто Сашка так пытался докричаться до небес, откуда
родители с улыбкой смотрели на него. И балалайка пела вместе с
ним.
У стоящей рядом Марфы от удивления
отвисла челюсть, а через минуту из глаз тоже полились градом слёзы.
Почти за два месяца мальчик не сказал и десятка слов. Марфа уже и
переживать стала, что с головой у чада не хорошо всё. А тут…
Скоморох, с трудом расставшийся с
балалайкой, упал на задницу и разинув рот застыл в немом изумлении.
И народ вокруг начал замирать и оглядываться в поисках источника
такого необычного звука.
Когда Сашка закончил петь, тишина
вокруг стояла гробовая. Только всхлипывания девок, размазывающих
слёзы по щекам рукавами, да громко жующая овёс старая кляча,
запряжённая в телегу скоморохов, нарушали вдруг внезапно накрывшее
народ безмолвие.
Марфа потянулась к балалайке и, вынув
инструмент из обессиленных рук маленького певца, потянула Сашку к
себе. Прижимая его к груди, баба продолжала реветь и бормотать
что-то непонятное. Сашка, сам пребывающий в каком-то катарсисе, еле
разобрал что-то типа «господь ангела нам ниспослал». И эти горячие
слёзы как будто смыли с души Саши всю боль и горечь утраты
родителей и прежней жизни. И он наконец-то окончательно принял эту
странную новую для него реальность.
- Мама? – произнёс мальчик, и
счастливая Марфа снова зарыдала навзрыд.
А потом народ очнулся. И начал громко
орать с выражениями крайнего восторга на лицах, по которым всё ещё
у многих продолжали течь слёзы. Вот ведь непонятная русская душа –
и грустно, и слёзы, и радость, и восторг, одновременно!
А летом 1688 года от Рождества
Христова молодой красивый завсегдатай самых шумных московских
застолий, которого не чурались приглашать к себе на праздники
именитые бояре и даже князья, за его чудесный голос и необычный
репертуар, Александр Данилыч Меншиков, наконец-то познакомился с
приехавшим на праздник в немецкую слободу царём Петром.