– Проходите, Роман Иванович, Захар Федорович вас ждет.
Она сама открыла первую дверь кабинета и, пропустив Остудина, осторожно притворила ее.
В кабинетах начальников областного значения Остудину приходилось бывать нечасто. В них ходили те, кто по служебному положению стоял над ним. Зато по телевизору и в кино он видел таких кабинетов множество. Одинаковые до мелочей, более приспособленные для совещаний, чем для сосредоточенной работы, служебные монстры. Огромный двухтумбовый стол, вплотную к нему буквой «Т» стол узкий, длинный, блестящий, как полированный паркет. Тесно приткнутые к нему прямоспинные стулья. Справа, как войдешь, обычно размещается книжный шкаф, где в подчеркнутой строгости стоят труды нынешних вождей. Сочинения прошлых, как и их авторы, по сложившейся традиции в перечень обязательной литературы не входят. В семье Остудиных эти шкафы шутливо окрестили «интеллектуальными яслями». Сидит ответственный работник, руководит. Истощится у него умственная торбочка, подойдет к шкафу, полистает бессмертные сочинения, подсыплет в торбочку идейного овсеца и снова станет поражать слушателей заемными, истертыми истинами. Они уже надоели всем, в том числе и тем, кто их изрекает. Затертые истины превращаются в догму, а догма отупляет ум человека. По этой причине Остудин не любил ни общие слова, ни политзанятия, от которых сводило скукой рот. И больше всего не хотел, чтобы его новый начальник походил на идеологического вождя.
В кабинете Батурина был всего один стол. Двухтумбовый, средней величины, завален бумагами, свободна лишь середина, застеленная органическим стеклом. По периметру кабинета – обитые зеленым сукном полумягкие стулья и, конечно же, книжный шкаф. Но не у дальней стены, а поблизости от стола: протяни руку – и все в твоей досягаемости.
Батурин вышел из-за стола, двинулся навстречу Остудину, оглядывая его с ног до головы. Крепко пожал руку и, взяв под локоть, подвел к креслу. Он оказался чуть выше среднего роста, сухощавым и жилистым. Его кустистые, похожие на два пучка брови придавали лицу задиристость. Когда он свел их к переносице, уставившись на Остудина, тому показалось, что они впились ему в лицо. И Роману Ивановичу почему-то подумалось, что Батурин человек сухой и строгий, на откровенный разговор с ним отважится не каждый.