Сгустились тучи над Варшавой,
Пахнуvло бурей грозовой…
В волшебном блеске, величаво,
Стоит бессменный часовой:
То сквозь зловещие туманы,
Во мгле их серой пелены,
Его Величества уланы
В регальях блещут старины.
Отважный полк на марше к зоне
Исхода первых трех веков,
И в нашем старом гарнизоне
Он старше всех других полков.
И в этой рыцарской агеме
[122]Ее почетный паладин,
Над ней царящий в диадеме
Своих чарующих седин.
В канун обмена бурных мнений
На встречном поле роковом
Следов и тени нет волнений
На командире полковом.
Он очень мало озабочен
Преклонным возрастом полка,
Хотя устав не приурочен
К почтенным летам старика.
Но в тайном кодексе барона
Устав всегда был сокращен, —
Исключена в нем оборона
И ход назад в нем воспрещен.
С тобой, мой в прошлом подчиненный,
Я дни не первые знаком, —
Пылал, огнем весь начиненный
Ты пред Владимирским полком.
Того огня священный пламень
Ты к месту новому простер
И уложил на новый камень
Свой чудодейственный костер.
Ты накалил им ураганы
В мечтах тебе подвластных сил, —
Им замерещились курганы
Их исторических могил.
К ним путь без карты и без плана
Осве́тит, став пред авангард,
Рукой державного улана
Тебе доверенный штандарт.
Князь Г. Туманов 1912 год[123].
Маннергейм хранил в своем архиве и другие стихотворения Туманова, к нему лично не относившиеся, но, несомненно, интересовавшие его.
Время службы в Варшаве – до начала первой Мировой войны – было, наверное, самым счастливым и безмятежным в жизни Густава Маннергейма. Он командовал образцовым полком – стало быть, занимался любимым делом. Он быстро продвигался по служебной лестнице. Лейб-гвардейский уланский полк нес охрану в Спале – охотничьих угодьях русской императорской семьи в Польше. По долгу службы командиру полка доводилось общаться с Николаем II и его домочадцами (и он запомнил простоту и приветливость государя в обращении с подданными и неприхотливость быта царской семьи в маленьком охотничьем замке в Спале). Царь, в свою очередь, заметил и отметил Маннергейма, назначив его осенью 1912 года генералом свиты, что было большой честью. Свитский генерал носил погоны с инициалами его величества, имел право обращаться к царю, минуя обычные формальности, но при этом не обязан был присутствовать при дворе или нести дополнительную служебную нагрузку.