Я обламывался страшно, ибо она на меня внимания не обращала от слова «совсем». Щебетала с одноклассниками, вроде как, снова нашла общий язык с Олей, короче, цвела и пахла, пока я медленно сох по ней и ее голубым глазам.
Еще и ее карманные три собачонки: Седых, Тимашов и Шумов не давали мне прохода. К концу второй недели обучения меня начали терзать смутные сомнения.
- Димасик, а ты в меня, часом, не влюбился? – удивленно приподнял я брови, после того как получил удар с плеча в мое плечо. Увесисто. Зло. Со всего размаха. Потирать не стал, хотя и ломило не хило.
- Ты, смотрю, прямо напрашиваешься на принудительную, публичную порку, да, Тупой? – и его губы мстительно поджались.
- Опять ты сам с собой разговариваешь, - махнул я на него рукой и развернулся, направляясь в сторону столовой, но сильно далеко не ушел.
Впереди ко мне подбежал Тимашов, неожиданно толкая меня в грудь, я сзади я почувствовал, как сильно, почти срывая его с плеч, дернули за мой рюкзак. Всего мгновение и меня зажали на повороте к туалетам.
- Ну и что ты, Димас, оскорбился? Или правда глаза колет? – совершенно обыденным голосом задал я вопрос.
- Единственное, что мне колет глаза, так это то, что ты не даешь спокойно жить и дышать моей девушке. Ее напрягает твое присутствие в этой школе. Думаешь, она мне не рассказала, как ты ее доставал еще на Олимпиаде в апреле, м-м? Рассказала. И вот ты здесь и черт его знает, как ты втерся в доверие к ее папаше. Ходишь, вынюхиваешь, после тренировок ее караулишь. Нездоровая фигня, чувак. И я в одном шаге, чтобы устроить тебе райскую жизнь, — все это он цедил мне в лицо, пока его дружки держали меня за руки.
- Райская жизнь, - потянул я, - всегда о такой мечтал.
- Сука, - и я неожиданно получил резкий удар в живот, а потом и еще один.
Больно, но я даже не пикнул, тем самым выводя из себя Седых, да так, что вся его физиономия покраснела от ярости.
Еще один удар и снова молчание.
- Мразота нищебродская, - и тогда он зарядил мне унизительную пощечину, совершенно точно провоцируя меня на конфликт.
И я почти уже на него поддался. Хрустнул шеей и только было хотел смачно съездить лбом по носу этого гребаного мажора, как в наш «уютный» мирок ворвался какой-то незнакомый мне учитель.
- Седых? Опять кошмаришь очередную жертву? Вот я все твоему отцу расскажу, - гневался мужчина, а с моих рук тут же исчезло навязчивое давление.