Иван плотнее запахивал полушубок, топтал валенками хрусткий, сухой как песок январский снег. Морозы стояли знатные. Небо закрывали низкие тучи, падали редкие снежинки. Ранние и короткие сумерки быстро сменились чернильной мглой зимней ночи. Сейчас бы покурить, от махорки, глядишь, и теплее стало бы, но нельзя. По уставу не имеет он права на посту ни курить, ни разговаривать, ни принимать пищу. Можно только вглядываться в стылую темень до ломоты в глазах – не пропустить бы врага, диверсанта или какого другого вредителя.
По правилам часовые должны были стоять в пределах видимости друг друга. На станции этот порядок соблюдался, но здесь, в полосе отчуждения, людей расставляли гораздо реже. Только в дневное время и можно было разглядеть вдали фигуру такого же, как ты сам брата-часового. В темноте же, создавалось впечатление, что ты остался один на один со всем этим враждебным, полным опасностей миром. С этой насыпью за спиной, по которой то и дело грохочут эшелоны, с этими сугробами, где шаг в сторону, и провалишься по пояс в рыхлый снег. С этим тёмным зловещим перелеском на невысоком взгорке, начинающимся в десятке метров от насыпи. Редкие отблески со станции не разгоняли темноту, а, казалось, делали тьму ещё непрогляднее.
Потапов крепче сжимал верную трёхлинейку.
Неожиданно у недалёких ёлочек обозначилось какое-то движение. Часовой напрягся – может ветер качнул ветки, или заяц какой шальной проскочил? Он до боли вглядывался в подозрительный участок, держа оружие наготове. Вот ещё движение, а затем детский плач, всхлипы. Что за невидаль? Ребёнок, да откуда он здесь?!
– Стой, кто идёт? – крикнул Потапов сурово. – Выходи ко мне с поднятыми руками, не то стреляю!
От деревьев отделилась махонькая тень, утопая в снегу, принялась спускаться с взгорка. По мере приближения, маленький серый комочек на фоне белого снега превращался в ребёнка, замотанного с головы до ног в тёплый платок. Потапов невольно опустил винтовку. Смешно, по-собачьи преодолевая сугроб, неожиданный гость подполз к часовому – девочка! Потёртая шубейка, платок повязан через голову на грудь, крест-накрест, валенки. На спине что-то вроде котомки. Из-под платка видны одни заплаканные глазищи.
Война застигла Ивана в тридцатилетнем возрасте. Он сам пошёл в военкомат, записался добровольцем. Так диктовала совесть рабочего человека – нельзя сидеть дома и ждать призыва, когда Родина в опасности. Его записали. Учитывая пролетарское происхождение и безупречную трудовую биографию, определили в войска НКВД, в подразделение охраны особо важных объектов.