После всего пережитого она ждала новых кошмаров, но их не было. Восторг от полета, первого в жизни, вытеснил страх. Ей снилась черная лошадь. Они поднимались все выше и выше, от высоты перехватывает дыхание, а впереди вырастала из моря белоснежная вечная яблоня и от ее ветвей зеленело небо…
Мирослав Третий закрыл за собой дверь кабинета, подошел к дивану, сел и устало потер переносицу. Время близилось к полудню, но зимние тучи затянули небо, лишая город света. Он, сам того не замечая, прошептал молитву, и под потолком засветилась лампа Ярока. Привычно отмеряли время часы. Пахло кожей и сигаретами.
Мирослав поднялся с дивана, подошел к письменному столу и достал из ящика серебряный портсигар.
– Приведи ее на бал!
Мирослав вздрогнул и обернулся.
Красивая светловолосая женщина вышла из стены и села на диван. У Мирослава мороз пробежал по коже. Он никогда не видел ее раньше, но узнал сразу.
Мокошь-судьба.
Он медленно опустил руки, перевел дыхание.
– Оставьте ее! – попросил Мирослав. Попросил всей душой, как никогда раньше. – Заберите меня! Мною началось – пусть мною и кончится!
Богиня покачала головой.
– Поздно. У каждого своя судьба, царь. Приведи девочку на бал или быть беде. Для тебя. Для твоей жены и младшей дочери. Для города. Для всего Края.
Он опустился перед ней на колени, но богиня уже исчезла.
Мирослав заплакал.
Суматоху с утра устроила пани Ожина. Это она привезла неожиданные вести: Надя едет на бал.
– Как отец решился?!
– Я удивлена не меньше вас, ваше высочество.
– Пани Ожина, мы достанем за два дня платье?
– Постараемся, ваше высочество.
Платье нашлось. Его перешивали по меркам, без царевны, обещали привезти утром в день бала, но опаздывали. Надя волновалась, не могла засунуть в себя даже ложки каши. Пани Ожина, приехавшая к десяти утра, была страшно ею недовольна.
– Не хватает только, чтобы вы рухнули в голодном обмороке прямо в бальном зале, ваше высочество! Или чтобы у вас заурчало в животе во время танца!
Надя съела остывшую овсянку, яблоко и булочку. Запила холодным чаем.
Потом гувернантка отправила ее купаться и мыть волосы. А затем сама занималась ногтями царевны, вздыхая, что работа в саду вконец испортила ей руки.
Платье привезли в полдень. Атласное, голубое, расшитое лентами и шелковой вышивкой. Такую прелесть Надя видела раньше лишь в журналах мод. Пани Ожина затянула корсет и помогла надеть платье. Затем уверенными движениями собрала волосы в тугую прическу, а чтобы они не вздумали выбиться, вогнала в уложенные на затылке косы сотню шпилек. Надя чувствовала себя подушечкой для булавок. Из шкатулки царевна достала нитку черного жемчуга и наконец подошла к зеркалу – на нее смотрела незнакомка. Красивая, взрослая.